Это не официальный сайт wikipedia.org 01.01.2023

Рыбаков, Борис Александрович — Википедия
Википедия

Рыбаков, Борис Александрович

(перенаправлено с «Рыбаков Борис Александрович»)
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Рыбаков.

Бори́с Алекса́ндрович Рыбако́в (21 мая (3 июня) 1908 года, Москва — 27 декабря 2001 года, там же) — советский и российский археолог, организатор науки[1], исследователь славянской культуры и истории Киевской Руси[2]. Академик РАН (1991; действительный член АН СССР с 1958 года). Герой Социалистического Труда (1978). Один из фактических руководителей советской археологии[1]. Влиятельный деятель советской историографии.

Борис Александрович Рыбаков
Rybakov BA.jpg
Дата рождения 21 мая (3 июня) 1908(1908-06-03)
Место рождения Москва, Российская империя
Дата смерти 27 декабря 2001(2001-12-27) (93 года)
Место смерти Москва, Россия
Страна  СССР→ Россия
Научная сфера история России, археология
Место работы ГИМ, МГУ, ИА РАН
Альма-матер Этнологический факультет МГУ (1930)
Учёная степень доктор исторических наук (1942)
Учёное звание профессор (1943),
академик АН СССР (1958)
академик РАН (1991)
иностранный член ПАН
Научный руководитель С. В. Бахрушин, В. А. Городцов
Ученики Л. В. Алексеев, Л. А. Беляев,
Н. С. Борисов, В. П. Даркевич,
В. В. Каргалов, А. В. Кашкин,
Л. П. Лаптева, Т. И. Макарова, С. А. Плетнёва, О. М. Рапов,
А. В. Чернецов
Известен как руководитель советской археологии в 1960-е — 1980-е годы
Награды и премии
Логотип Викисклада Медиафайлы на Викискладе

С 1927 по 1971 год занимался полевыми археологическими исследованиями. В 1940-х — 1960-х годах руководил раскопками городов Украины и Южной России (Белгород, Витичев, Вщиж, Любеч, Переяславль, Путивль, Тмутаракань, Торческ, Чернигов и др.), результаты которых не были систематически опубликованы[1].

Рыбаков писал о многотысячелетней истории славян, начиная по меньшей мере с бронзового века[3]. Он поддерживал идею глубокой автохтонности славянского населения, связывая с ним трипольскую культуру[4]. Ареалом этногенеза славян считал территорию от Среднего Поднепровья до Одера[1]. Был сторонником антинорманизма[2][5]. Писал об особом значении Среднего Поднепровья в формировании Русского государства, относя его истоки к VI—VII векам[1]. При этом он продлял историю русской культуры и государственности на 5—7 тысяч лет[6]. Также он предпринимал попытки реконструировать и систематизировать славянские языческие представления и ритуалы как в древнейшую эпоху, так и в период Киевской Руси[3].

Методика исследований Рыбакова неоднократно подвергалась критике со стороны научного сообщества. Многие учёные не согласны с его историческими и археологическими построениями[7].

Биография

Родился в русской старообрядческой семье. Сын Александра Степановича Рыбакова (1884—1977), первого ректора (1912—1917) Старообрядческого богословского института[1], и педагога Клавдии Андреевны Блохиной. На момент рождения сына чета проживала на Ирининской улице в Москве[8]. Борис получил хорошее домашнее образование, в 1917 году в возрасте девяти лет был отдан в частную гимназию. С 1918 по 1923 год воспитывался в детском доме «Трудовая семья» на улице Володарского, где преподавала его мать. В 1924 году окончил школу II ступени и три года работал распространителем «Рабочей газеты». Поступил в Брюсовский институт, но в 1926 году подал документы на историко-этнологический факультет МГУ[9]. Состоял в студенческом археологическом кружке вместе с А. Я. Брюсовым, С. В. Киселёвым, Б. Н. Граковым, А. П. Смирновым и другими будущими учёными[10]. Университетскими наставниками Рыбакова были академик Ю. В. Готье, профессора С. В. Бахрушин и В. А. Городцов. В то же время на него оказал влияние археолог А. В. Арциховский. Окончив МГУ по специальности «историк-археолог», работал в Александровском краеведческом музее (1930) и Архиве Октябрьской революции в Москве (1930—1931)[1], затем в течение полугода служил курсантом в Красной армии, в артиллерийском полку 1-й дивизии в Москве (офицер конной разведки).

В 1931 году стал старшим научным сотрудником ГИМа. Работал в музее с 1931 по 1948 годы, с 1943 года заведовал отделом раннего феодализма, в 1947 году упоминается как заведующий отделом Древней Руси[11]. В 1936—1940 и 1943—1950 годах — старший научный сотрудник Государственной Академии истории материальной культуры (ГАИМК, затем — Институт истории материальной культуры АН СССР, позднее — Институт археологии РАН). Трудился в Институте археологии до самой смерти, в том числе в 1951—1974 годах был заведующим сектором славяно-русской археологии. В 1956—1987 годах — директор Института, с 1987 года — почётный директор[1].

В 1939 году Рыбакову присудили степень кандидата исторических наук за монографическое исследование «Радимичи», в котором он выступил против миграционистских концепций А. А. Шахматова[12]. В ходе многолетней работы над собраниями Исторического музея Рыбаков подготовил фундаментальный труд «Ремесло Древней Руси», защищённый в 1942 году в качестве докторской диссертации в эвакуации в Ашхабаде[13] и в 1948 году опубликованный отдельным изданием. Удостоился за эту работу Сталинской премии.

В 1943—1944 годах в составе Чрезвычайной государственной комиссии фиксировал разрушения памятников Чернигова, Вышгорода, Киева и окрестностей[14]. В 1944—1946 годах заведовал сектором археологии Института этнографии (ныне Институт этнологии и антропологии)[1].

В конце 1940-х — начале 1950-х годов критиковал марризм[15] и принял участие в кампании против «безродных космополитов»[16][17]. В 1951 году вступил в ВКП(б).

Член-корреспондент АН СССР с 23 октября 1953 года по Отделению исторических наук (археология), действительный член АН СССР с 20 июня 1958 года, заместитель академика-секретаря (1967—1973), и. о. академика-секретаря (1970—1971), академик-секретарь Отделения истории АН СССР (1974—1975).

Декан исторического факультета (1950—1952), проректор (1952—1954) МГУ; директор Института истории СССР (1968—1969)[1]. Занимая руководящие должности, поддерживал некоторых «опальных» учёных, например Г. К. Вагнера (организовал тому, не имевшему диплома вуза, защиту докторской диссертации) и С. Н. Азбелева; в то же время препятствовал публикациям своих научных оппонентов Ю. В. Кухаренко, А. Л. Монгайта, Г. Б. Фёдорова и др.

В 1962—1969 годах — председатель Научного совета по координации работ в области славяноведения АН СССР, с 1966 года — председатель Музейного совета при Президиуме АН СССР. Входил в состав Бюро Национального комитета историков СССР и Исполнительного комитета Международного союза доисторических и протоисторических наук (с 1958 года), член Международного комитета славистов (с 1963 года), сопредседатель комиссии историков СССР и Польши. С 1946 года неоднократно представлял советскую историческую науку на международных конгрессах. С 1958 года — президент общества «СССР — Греция».

В 1978—1989 годах был главным редактором журнала «Советская археология»[1].

Рыбаков состоял в патриотической Ассоциации по комплексному изучению русской нации (АКИРН) под председательством профессора Е. С. Троицкого[18].

Скончался Б. А. Рыбаков 27 декабря 2001 года. Похоронен в Москве, на Троекуровском кладбище[19].

Семья

Отец учёного — Александр Рыбаков (1884—1977), член общины старообрядческой Покровско-Успенской церкви на Немецком рынке в Москве, окончил историко-филологический факультет Московского университета, был автором трудов по истории раскола, а также основателем и директором Старообрядческого богословского учительского института, созданного в 1911 году на средства С. П. Рябушинского. Мать, Клавдия Андреевна Блохина, окончила филологический факультет Высших женских курсов В. И. Герье и работала педагогом.

Жена — Зоя Георгиевна (Юрьевна) Андронникова, выпускница Библиотечного института, до 1949 года[20] трудилась в Исторической библиотеке[21].

Сын — Ростислав Борисович Рыбаков (1938—2019), российский индолог, доктор исторических наук, специалист по проблемам истории культуры и межкультурным взаимодействиям, директор Института востоковедения РАН в 1994—2009 годах[1].

Научная деятельность и взгляды

 
Археологи Рыбаков и Рафаилов измеряют диаметр кургана у деревни Хреплё. 1929 год

Профессиональная деятельность Б. А. Рыбакова началась в 1927 году с раскопок курганов вятичей в Подмосковье[22]. В 1929 году он участвовал в раскопках палеолитической стоянки Тимоновка под руководством В. А. Городцова[23], а также Рюрикова городища и курганов у деревни Хреплё под началом А. В. Арциховского[24][25]. Вместе с последним работал в Великом Новгороде[26] и Москве[27][28]. Составил ряд карт по истории Руси IX—XVI веков, которые экспонировались в Историческом музее и публиковались во многих справочных изданиях (Большая советская энциклопедия, «Краткий курс истории СССР» и др.)[29]. В 1936—1937 годах руководил раскопками славянских курганов у деревни Пузиково[30][31], затем исследовал Гочевский археологический комплекс в Курской области[32], в составе экспедиции М. В. Воеводского проводил археологические разведки по Десне, начал раскопки Пушкарёвского городища и летописного Вщижа[33][34]. В 1948 году исследования Вщижа были продолжены[35][36]. В дальнейшем Рыбаков руководил масштабными раскопками в Звенигороде[37], Переяславле Русском, Чернигове, Тмутаракани, Путивле, Александрове и других местах. Им были целиком изучены развалины Любечского замка и Витичева, что дало возможность реконструировать облик небольшого древнерусского города. На этих раскопках обучались сотни будущих историков и археологов. Многие ученики Рыбакова стали известными учёными, в частности, С. А. Плетнёва — специалист по кочевым народам Степи: хазарам, печенегам и половцам.

Научные труды Рыбакова содержали фундаментальные выводы о жизни, быте и уровне социально-экономического и культурного развития населения Восточной Европы. Так, в работе «Ремесло Древней Руси» (1948) исследователь прослеживает зарождение и этапы развития ремесленного производства у восточных славян с VI по XV века, а также выявляет десятки ремесленных отраслей. Рыбаков старался доказать, что домонгольская Русь не только не отставала в своём экономическом развитии от стран Западной Европы, как это утверждали ранее многие учёные, но и опережала эти страны по ряду показателей. В статье «Русские земли по карте Идриси 1154 г.» (1952) Рыбаков подверг анализу сведения о Восточной Европе, приводимые арабским географом Мухаммадом ал-Идриси. На его интерпретацию данных Идриси опирались многие историки и археологи[38].

В своих работах Рыбаков обобщал масштабные археологические, фольклорные и письменные материалы. Корни славян он искал в бронзовом веке, утверждая, что после «пастушеского разброда» славянские племена объединились в Правобережной Украине и перешли к земледелию[2]. Он поддерживал идею глубокой автохтонности славянского населения на территории Украины, связывая со славянами трипольскую культуру[4]. В сущности, Рыбаков продлял историю русской культуры и государственности на 5—7 тысяч лет[6]. В монографии «Киевская Русь и русские княжества XII—XIII веков» (1982) он отнёс начало славянской истории к XV веку до н. э. В Змиевых валах академик видел свидетельство столкновения славян с киммерийцами (по общепринятой точке зрения, покинувшими Причерноморье за тысячу лет до появления там славян)[39]. Ссылаясь на исследования гидронимии, проведённые О. Н. Трубачёвым, Рыбаков утверждал, что в раннем железном веке славяне широко расселялись в украинской лесостепи и установили контакты с греками за 400—500 лет до Геродота[2]. Подобно историкам-романтикам XIX столетия[40], он отождествлял славян-земледельцев с упомянутыми Геродотом скифами-пахарями, якобы снабжавшими хлебом весь античный мир[41]. Со славянами Рыбаков связывал и часть наследия скифов-кочевников. Так, он относил к славянам мифологического первочеловека и предка скифов Таргитая и его сына Колоксая, считал славянским скифский миф о дарах неба и др.[2].

Рыбаков полагал, что в раннем Средневековье славяне могли обитать в Крыму и Малой Азии, на Тамани и в низовьях Дона[42][43]. В статье «Анты и Киевская Русь» (1939) Рыбаков соотнёс городища роменского типа с народом антов[44], затем приписал последним черняховскую культуру, соотносимую с готами[45][46], а в работе «Проблема образования древнерусской народности в свете трудов И. В. Сталина» (1952) предложил переименовать выделенные А. А. Спицыным «древности антов» в «древности русов»[47]. Рыбаков производил название анты от имени венеты, в рамках народной этимологии предложив «диалектную» форму «вянты», и рассматривал название вятичей как видоизменение «общеславянского наименования» венеты. На основе этих построений исследователь расширял праславянский и древнейший русский ареал от Дуная до Оки[48].

Рыбаков отождествлял славян и русов, помещая первое древнеславянское государство, предшественника Киевской Руси, в лесостепь Среднего Поднепровья[40]. Легендарного Кия он считал князем VI века, утверждая, что понятие «Русская земля» сложилось уже к этому времени[2]. Он был сторонником гипотезы, что название русь происходит от гидронима Рось (Ръсь)[49]. Опираясь на работу Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», Рыбаков постулировал существование «курско-орловского сектора славянства», рассматривая его как восточную часть «Русской земли»[50]. По мнению В. Л. Янина, Рыбаков придерживался разработанной М. С. Грушевским концепции «киевоцентризма», согласно которой государственное устройство распространялось не из Новгорода в Киев, а из Киева в Новгород. Как пишет Янин, Рыбаков пошёл дальше, чем Грушевский, заявив об основании Новгорода киевлянами для защиты северных рубежей[51]. Рыбаков поддерживал тезис о Киеве как центре, который длительное время обеспечивал единство Руси. Он писал о прогрессивной роли княжеской власти, опиравшейся на города, основой развития которых был высокий уровень ремесла[1].

Изучая восточнославянские поселения, он реконструировал подобную Свеаланду систему сотен, в которой городища располагались «гнёздами» приблизительно по десять штук. По его мнению, такое «гнездо» в традиционном административном делении соответствовало тысяче или племени, а селища вокруг каждого городища входили в сотню[52]. Наряду с другими историками (например, Б. Д. Грековым, Л. В. Черепниным, В. Т. Пашуто) Рыбаков стремился найти признаки феодальных отношений в IX—X веках и ранее с целью обосновать отсутствие переходного периода от первобытнообщинного к феодальному строю, что укладывалось в советскую формационную схему[53]. В 1949 году с опорой на топографию дружинных курганов он предположил, что распространение этих курганов от «северянского» Чернигова до Шестовицы отражает формирование земельных владений киевских князей и дружины, то есть процесс феодализации[54].

Рыбаков говорил о принципиальном различии в экспансии норманнов на Западе и варягов на Востоке: побережье западных стран являлось открытым для неожиданных атак викингов с моря, тогда как русские «богатырские заставы» останавливали продвижение варягов ещё на реках Прибалтики, и лишь хитростью их отдельные отряды могли проникать вглубь Восточной Европы[55]. В 1960-е годы Рыбаков утверждал, что норманны не могли останавливаться в восточнославянских городах и их прибежищем были «лагеря»: князь Олег сделал остановку на Угорском под Киевом, прикинувшись купцом; на верхнем Днепре скандинавы располагались в Гнёздове, ниже Смоленска[56]. Академик сомневался в реальности существования даннических отношений между хазарами и частью восточных славян (полянами, северянами, радимичами и вятичами)[57] и писал о Хазарском каганате как о мелком паразитическом ханстве в Дагестане и дельте Волги[58].

 
Фрагмент композиции на большом ритоне из Чёрной могилы, X век; по Рыбакову — кульминационный момент былины об Иване Годиновиче — смерть Кощея[59][60]

Рыбаков работал в рамках «исторической школы»[61], в качестве источников для раскрытия исторических реалий Средневековья привлекая былины и другие памятники фольклора, а также образы народного прикладного искусства[1]. За каждым книжным сюжетом он усматривал исторические или археологические реалии[61]. Исследователь использовал ретроспективный метод анализа, заключающийся в постепенном снятии «исторических пластов» фольклорного текста. Он считал археологические и фольклорные источники взаимодополняющими и отсылающими к историческим событиям и явлениям далёкого прошлого[60]. Хронологическую глубину памяти славянского фольклора Рыбаков доводил до эпохи палеолита[62].

На протяжении жизни Рыбаков разработал оригинальную концепцию славянского язычества[63], окончательно изложив её в двух монументальных томах — «Язычество древних славян» (1981) и «Язычество Древней Руси» (1987)[64], — где сделал попытку реконструкции и систематизации славянских языческих верований и ритуалов как в древнейшую эпоху, так и во времена Киевской Руси[2]. Согласно Рыбакову, ряд русских фольклорных сюжетов восходит корнями к началу раннего железного века и, таким образом, по своей древности не уступает древнегреческой мифологии. Принятие христианства Рыбаков считал благом для Руси[2].

В рамках реконструкции славянского пантеона, предложенной Рыбаковым в 1970—1990-х годах и поддержанной его последователями, главным славянским божеством считается Род, рассматриваемый как демиург, создатель всего живого и сущего[65][66]. Рыбаков считал Рода также богом плодородия, а рожаниц — славянским аналогом греческих мойр[67]. Основываясь на позднем (не ранее XII века) поучении против язычников — «Слово святого Григория», Рыбаков считал, что культ Рода на Руси предшествовал культу Перуна. Раскопанный ранее В. В. Хвойко киевский «жертвенник» с четырьмя выступами Рыбаков считал капищем бога Рода, предшествовавшим капищу Владимира, где первым назван идол Перуна[68]. Предполагаемое святилище в Перыни вблизи Новгорода по Рыбакову первоначально было посвящено Роду и двум рожаницам, а летописный Добрыня в 980 году заменил культ прежнего бога на княжеский культ Перуна[69]. Семаргл, в интерпретации Рыбакова был химерическим существом и не заслуживал идола, вопреки наличию его в пантеоне идолов Владимира[70]. Избушку на курьих ножках исследователь сопоставлял с описанием погребальных обычаев вятичей в «Повести временных лет»: после сожжения на «краде великой» кости собираются в урну, которую ставили «на столпе на путях»[71]. Интерпретируя шапку с опушкой Збручского идола как его фаллическое завершение, он предположил, что этот идол изображает не четырехглавого Святовита балтийских славян, а древнерусского бога Рода[72]. Наступивший в XI веке новый расцвет декоративно-прикладного искусства в древнерусском городе и в деревне, он связывал с «языческой реакцией» на первый век христианизации[73]. Рыбаковым в советский научный оборот был вновь введён термин «язычество», ранее в советской литературе подвергшийся критике как церковный[74]. Признавая «расплывчатость и неопределённость» этого термина, он видел преимущество его применения именно в полисемантичности[75].

В ряде работ Рыбаков обращался к изучению летописания. По мнению Рыбакова, «чья-то рука изъяла из „Повести временных лет“ самые интересные страницы и заменила их новгородской легендой о призвании князей-варягов»[5]. Вслед за А. А. Шахматовым он писал о внесении «варяжской легенды» в текст киевской летописи из новгородского источника («Остромировой летописи»), но связывал создание «норманской традиции» не с Нестором, а с игуменом Михайловского Выдубицкого монастыря Сильвестром[76][77]. По мнению Рыбакова, к Несторовой редакция «Повести временных лет» вернулся составитель Никоновской летописи XVI века, который донёс детали исходного предания. Редакция Нестора, согласно академику, по своей направленности была антиваряжской и содержала подробное повествование о борьбе новгородцев против Рюрика и его скандинавской дружины. Создатели второй и третьей редакций «Повести временных лет», по мысли учёного, проводили проскандинавскую тенденцию по заказу Мстислава Владимировича, опустив все подробности, которые свидетельствовали не в пользу Рюрика[78]. Летописный рассказ о трёх братьях-варягах, ставших князьями, он считал переложением англо-саксонской легенды о приглашении вождём бриттов Вортигерном двух братьев-саксов — Хенгиста и Хорсы[79]. Рыбаков постулировал возникновение Киевского государства за 300 лет до «призвания варягов» и упрекал сторонников норманской теории в подтасовках, имеющих целью принизить творческие способности славян[2]. Позднее академик всё же признал скандинавское происхождение Рюриковичей и выделил «варяжский период» в истории Руси[80].

Рыбаков считал, что большинство появившихся в IX—X веках в Среднем Поднепровье трупоположений являются результатом распространения на Руси христианства[81]. В монографии 1963 года «Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи» он существенно развил идею И. Е. Забелина о погодных записях христиан при князе Аскольде[82]. Рыбаков удревнил русское летописание, выделив из поздней Никоновской летописи ряд фрагментов, восходящих к реконструированной им «Летописи Аскольда»[83][84]. В 1970-е годы Рыбаков обратился к татищевским известиям, оригинальным сообщениям историка XVIII века В. Н. Татищева, содержащим информацию, не имеющую аналогов в известных в настоящее время исторических источниках. Рыбаков посвятил этой теме несколько статей и обширную монографию «Русские летописцы и автор „Слова о полку Игореве“» (1972)[85]. Он пришёл к выводу, что Татищев был добросовестным копиистом, и на основе его «Истории Российской» возможно проводить надёжные реконструкции утраченных уникальных летописей[86]. В частности, Рыбаков сделал вывод, что татищевские известия не подчиняются интуи­тивно ожидаемому порядку распределения в тексте «Истории Российской», поэтому могут происходить только из действительно имевшейся у Татищева летописи[87]. На основе общности «тенденции» татищевских известий, устанавливаемой из собственных представлений Рыбакова, он возводил их к реконструируемым «Раскольничьей» (преимущественно) и «Голицынской ле­тописям», которые отразили другую предполагаемую им «Киевскую великокняжескую летопись» Изяслава Мстиславича, или «летопись Мстиславова племени», автором которой исследователь считал киевского боярина Петра Бориславича[88]. В работе «Русские летописцы…» Рыбаков предпринял специальное исследование татищевских «портретов» (словесных опи­саний внешности князей XII века), не имеющих соответствий в других летописях. Как и подавляющее боль­шинство других уникальных татищевских известий, эти описания он связал с «Рас­кольничьей летописью». Исследователь распределил относящиеся к «портретам» характеристики князей на группы «поло­жительных» и «отрицательных» и пришёл к выводу, что оценки автора текстов в целом совпадают с симпатиями и антипатиями реконструируемой им «летописи Мстиславова племени». Автором портретов он назвал того же Петра Бориславича, в интерпретации Рыбакова гениального летописца, соперника Нестора[89].

Изучал Рыбаков и такие памятники древнерусской литературы, как «Слово о полку Игореве» и «Моление Даниила Заточника». В книгах «„Слово о полку Игореве“ и его современники» (1971), «Русские летописцы и автор „Слова о полку Игореве“» (1972) и «Пётр Бориславич: поиск автора „Слова о полку Игореве“» (1991) он выдвинул гипотезу, согласно которой «Слово» было написано Петром Бориславичем. Согласно другой гипотезе историка, выдающийся мыслитель и публицист конца XII — начала XIII веков Даниил Заточник являлся великокняжеским летописцем при дворах Всеволода Большое Гнездо и его сына Константина.

Ближе к концу жизни Рыбаков начал открыто пользоваться термином «арийцы»[90] и заявлял об «арийских» корнях славян[91][92]. Он поддерживал вологодского этнографа С. В. Жарникову, развивавшую псевдонаучную арктическую гипотезу происхождения индоевропейцев («арийцев»). Академик давал положительные рецензии на её работы о приполярной прародине ариев и славян. Сам Рыбаков писал о далёких странствиях «арийцев» вместе с их стадами и объявил славян их прямыми потомками. Родиной «арийцев» он назвал Поднепровье, где, по его мнению, сложилась Ригведа и откуда часть населения откочевала в Индию. На этом основании Рыбаков обратился к современным украинцам с настоятельным советом заняться изучением санскрита[90].

Рыбаков считал себя атеистом[2]. Негативно относился к псевдонауке и неоднократно публично призывал к борьбе с ней. Так, он считал «Велесову книгу» подделкой, споря с её популяризаторами — Игорем Кобзевым, Дмитрием Жуковым, Валерием Скурлатовым. Отказался сотрудничать с обществом «Память»[17] и обсуждать идеи Г. С. Гриневича, автора псевдонаучных «дешифровок» древних надписей[2], не принял идеи неоязычества[17]. Боролся с движением чёрных копателей[93]. Рыбаков не разделял идею подлинности «Велесовой книги» и в поздний период жизни; в лекции 1995 года он называет её подделкой 1950-х годов, созданной эмигрантами из «патриотических» чувств и не имеющей ценности; поддельной им названа и единственная «фотография» «дощечки Велесовой книги»[94].

Сын Б. А. Рыбакова историк Ростислав Рыбаков в интервью для «Литературной газеты» отмечал:

Вспоминаю последнее заседание бюро отделения, на котором выступал Б. А. Оно было долгим, все устали, и, когда ему дали слово, он был телеграфно краток: «Перед исторической наукой стоят две опасности. Велесова книга. И — Фоменко». И сел на своё место. По сути, это стало его завещанием нам, историкам[95].

Педагогическая деятельность

Преподавательскую деятельность Б. А. Рыбаков начал в 1933 году в Академии коммунистического воспитания им. Н. К. Крупской. С 1934 по 1942 годы он был доцентом, а затем — профессором Московского областного педагогического института, работал там до 1949 года, руководил археологической практикой на историческом факультете. Свыше 60 лет он преподавал на историческом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова: в 1939—1943 годах — доцентом, с 1943 года — профессором, в 1950—1952 годах — деканом, в 1953—1962 годах — заведующим кафедрой истории СССР периода феодализма, с 1994 года — в качестве заслуженного профессора МГУ[1]. Ежегодно читал лекционные курсы «История России с древнейших времён», «История русской культуры», «Славяно-русская археология» и др., а также спецкурсы по археологии[96]. Руководил занятиями в просеминаре I курса, работой студентов-дипломников, аспирантов и стажёров. Параллельно с работой в МГУ читал лекции в МГИМО, ВПШ при ЦК КПСС и Центральной комсомольской школе.

Миллионы школьников и многие тысячи студентов учились по учебникам Рыбакова. Несколько десятков докторов и кандидатов исторических наук считают его своим учителем. Существует крупная «рыбаковская» школа историков Древней Руси[96], среди его учеников — Л. В. Алексеев, Н. С. Борисов, Т. И. Макарова, А. А. Медынцева, С. А. Плетнёва, О. М. Рапов, П. П. Толочко, А. В. Чернецов. Сын Бориса Александровича Рыбакова — Ростислав — также стал историком[1].

Как считал А. А. Формозов, личные качества Рыбакова «оттолкнули от него наиболее талантливых учеников — Ю. В. Кухаренко, В. В. Кропоткина, В. П. Даркевича»[97].

Оценки деятельности

Археолог М. Г. Рабинович писал: «никогда Рыбакова не ценили так высоко, как после выхода его книги о ремесле». Однако уже к концу 1940-х годов Борис Александрович «охладел к теме ремесла и занялся глобальными проблемами, как происхождение славян или их идеология. Эти занятия хоть и дали ему впоследствии звание академика, не подняли его научного авторитета»[98]. Ученик Рыбакова А. В. Чернецов вспоминает, что академик был замечательным знатоком летописных текстов и мог по памяти воспроизвести родословную древнерусских князей, однако его развитие как учёного шло по нисходящей[15]. М. А. Миллер считал Рыбакова выдающимся специалистом по памятникам восточных славян и Киевской Руси, относя его этногенетические построения к плодам политического заказа[99]. Г. Б. Фёдоров упрекал Рыбакова в тщеславии и антисемитизме, считая, что он «с самого начала был не слишком разборчив в средствах. Ради эффектного вывода в статье или в докладе он мог и подтасовать факты; а уж тезис „так могло быть — значит так и было“ — стал одним из основных его „методологических“ приемов с самого начала его научной деятельности»[100].

Историограф А. А. Формозов так отзывался о Рыбакове на посту «дирижёра» советской археологии:

С 1956 по 1987 год директором ИА был Б. А. Рыбаков — одарённый, яркий человек, но склонный всегда только к внешнему эффекту, к набрасыванию неких впечатляющих картин, а отнюдь не к строгой методике исследований, документации материала, критике спекулятивных сочинений. Соответственно, поддерживались лишь начинания, способные поразить воображение начальства или неквалифицированных читателей, а подлинно научные серьёзные направления оказались в тени[101].

Долгое время среди московских университетских учёных и в руководстве Академии наук сохранялось в целом позитивное отношение к заслугам Б. А. Рыбакова. Его идеи активно продвигались на всех уровнях и становились своеобразными аксиомами[102]. По мнению В. Б. Кобрина, «очень немногие авторы решались на полемику со взглядами и научной методикой Рыбакова, еще меньше редакций и издательств осмеливалось пропустить в печать критику его работ»[103]. Как считал А. П. Новосельцев, возражать Рыбакову и его последователям «становилось даже опасно, так как можно было заслужить малопочтенный в ту пору ярлык норманиста, что вело к ограничению возможностей публикации трудов тех, кто его получал, и т. д.»[104]. Тем не менее, археологи 1970-х — 1980-х годов придавали мало значения построениям Рыбакова, воспринимая их лишь как «идеологический фасад»[105]. В годы Перестройки учёные начали прямо писать о содержащихся в работах Рыбакова элементах мифотворчества[106][2].

К числу критиков работ и концепций Рыбакова принадлежат историки И. И. Ляпушкин[107], Г. Ф. Корзухина[108], Л. И. Лавров[109], А. А. Зимин[110], А. А. Нейхардт[111], В. П. Яйленко[112], А. И. Тереножкин[113], И. Я. Фроянов[114], А. П. Новосельцев[115][106], И. Н. Данилевский[116], В. Д. Баран[117], Л. С. Клейн[118], Б. Н. Мозолевский[119], Д. С. Раевский[120] и В. Я. Петрухин[121], филологи В. Я. Пропп[122][60], Б. Н. Путилов[123], А. М. Астахова[124], Л. А. Дмитриев[125], Д. С. Лихачёв[126][127], Я. С. Лурье[128] и А. С. Миронов[129]. По мнению археолога Л. С. Клейна, Рыбаков, будучи талантливым и эрудированным учёным, выступал за пределами своей узкой специализации (ремесло Древней Руси) как воинствующий дилетант[130]. Академик И. И. Минц в личном дневнике назвал Рыбакова «Хлестаковым от истории»[131].

Наряду с рядом верных замечаний Рыбаков формулировал большое количество фантастических идей, выдавая их за научные гипотезы. Его построения содержали методические ошибки. Он никогда не пытался обсуждать методические основы своих концепций и способы их верификации[2]. Он почти не владел другими языками и редко пользовался зарубежной литературой. Рыбаков отвергал специальную теорию и методологию, считая, что исследователю не нужно специальных знаний в области археологии, этнографии, лингвистики, фольклористики и др., достаточно уметь верно мыслить и иметь общее понимание истории[130]. Неоднократно отмечалось, что для обоснования своих гипотез академик использовал построения в рамках народной этимологии[132][133][48]. Подобно М. Гимбутас, Рыбаков подменял доказательства свободными ассоциациями, поверхностно относясь к контексту и иконографии конкретных материалов[134]. При идентификации географических названий, содержавшихся в древних источниках, он породил множество спорных толкований, явившихся результатом недоразумения и оторванности от историографических традиций[135]. Вывод Рыбакова о существовании особой тмутараканской сажени на поверку оказался плодом манипуляций с показаниями источников[136].

Составленные Рыбаковым полевые отчёты сдавались с многолетним опозданием, не отличаясь полнотой и точностью[137][138]. Отмечается и низкое качество проведённых им археологических работ (в частности, раскопок древнерусских городов Вщижа и Любеча)[36]. Визуальная реконструкция Любечского детинца, основанная на результатах исследований Рыбакова, вышла анахронистичной[139]. По воспоминаниям Ирины Станкевич, Рыбаков «был весьма самоуверен, любил красиво говорить, а вот как полевой археолог был слабоват. С изумлением наблюдали мы, как он разбивал раскоп: вместо того, чтобы использовать простейшие приборы или хотя бы рулетку для разметки прямых углов квадратов, он прижимал к животу металлическую трость, требовал вбить один кол по этому направлению, потом всем телом поворачивался, как он считал, ровно на 90° и указывал место для второго кола»[140].

Археологические построения Рыбакова не приняты многими учёными[141], в том числе гипотезы славянской принадлежности трипольской и черняховской культур. Согласно Клейну, Рыбаков «углубил Киев на полтысячелетия (приписав его основание к концу V в.), хотя как археолог он должен был бы знать, что в Киеве нет славянского культурного слоя древнее IX в.»[142]. Ранние поселения и монетные находки в черте Киева не имеют прямого отношения к истории города и не могут свидетельствовать о существовании Киева за полтысячелетия до возникновения других городов Руси[143]. В советское время с критическим анализом «киевских» концепций Рыбакова и его последователей (в частности, П. П. Толочко) выступали И. П. Шаскольский[144], Я. Р. Дашкевич[145] и Э. Мюле[de][146]. Это не помешало властям Украины в 1982 году отпраздновать 1500-летие Киева — города, где даже слои IX века с трудом могут быть интерпретированы как городские[147]. По мнению археолога С. А. Беляевой[en], Рыбаков как глава советского «археологического мира» помешал развитию научного изучения памятников Позднего Средневековья и Раннего Нового времени[148]. Состоявшийся в 1952 году доклад Рыбакова о пагубности «излишнего любования татарской культурой» едва не привёл к разрушению Бахчисарайского дворца[149].

Вызывают возражения попытки Рыбакова удревнить историю славян. Петрухин указывает, что развивавшаяся Рыбаковым концепция, увязывающая славян со скифами, имеет средневековое происхождение[150]. В период борьбы с марризмом Рыбаков сам осуждал её сторонников — П. Н. Шульца и П. Н. Надинского[151]. Шнирельман отмечает, что идеи Рыбакова о далёких странствиях «арийцев» или славян вместе с своими стадами близки к соответствующим пассажам из «Велесовой книги», которую Рыбаков считал фальшивкой[152][90]. Академик игнорировал скандинавские культурные связи в инвентаре древнерусских дружинных курганов[153]. Разделяемая Рыбаковым концепция раннего феодализма на Руси была отвергнута многими учёными[154].

Петрухин писал, что Рыбаков «монополизировал проблематику славянских древностей»: «Обширный двухтомный труд „Язычество древних славян“ (1981) и „Язычество древней Руси“ (1987) возводил славянские архаические культы к археологическим находкам каменного века (недаром двухтомник остаётся настольной книгой неоязычников)[155]». Выход каждого из этих томов сопровождался большим числом положительных рецензий, что определялось руководящими постами, которые занимал Рыбаков. Клейн отмечает, однако, что среди авторов рецензий на первый том не было ни одного известного археолога, специалиста по древнеславянской духовной культуре, ни одного этнографа-слависта, языковеда или фольклориста[106].

Учёные-лингвисты оспаривают поддерживаемую Рыбаковым связь слова Ръсь с названием «Русь» (и «Россия»). Звук ъ прояснился в о (будучи в сильной позиции) только в XII веке (ср.: търгъ > торгъ, вълкъ > волкъ и др.). Общеславянский ъ («ер») восходит к индоевропейскому u, тогда как ӯ (также и в слове русь) могло развиться только из индоевропейских дифтонгов *au или *ou. Корни ръс- (> рос-) и рус- рассматриваются как независимые один от другого[156].

Многие из построений Рыбакова, в которых он использовал памятники фольклора и образы народного прикладного искусства в качестве источников по истории Средневековья, не были приняты в профессиональной научной среде[1]. Критикуется идея Рыбакова о наличии в орнаментальных вышивках XIX—XX веков надёжных свидетельств духовной жизни славян до принятия христианства[157]. Используемая Рыбаковым методология «исторической школы» отвергается фольклористами, поскольку историзм фольклора не равен прямому отражению реальной истории, а совпадение, к примеру, былинной ономастики  с летописной не делает эпос идентичным устной истории. Отмечается произвольное толкование исследователем былинных сюжетов. Эта методика интерпретации текстов привлекательна для неспециалистов. В книге «Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи» выделен ряд общих черт фольклорных чудовищ (Змей Горыныч, Чудо-юдо, Идолище и др.), указывающих, по мнению исследователя, на описание палеолитической охоты на мамонта, например, выражение «чудище хоботисто», которое, согласно Рыбакову, означает мамонта с хоботом[60]. Петрухин отмечает, что слово «хобот» означало хвост, в древнерусских текстах — хвост мифического змея[62]. Былинное сказание о встрече богатыря со Змеем на Калиновом мосту через огненную реку, по Рыбакову — обрисовка «древнего мамонта (или мамонтов), загнанного огненной цепью загонщиков в ловчую яму, в подземелье, замаскированное ветками кустарников (калины)»[60]. Как произвольные рассматриваются попытки Рыбакова интерпретировать композицию на большом ритоне из Чёрной могилы X века как сюжет былины об Иване Годиновиче; изображение допускает другие толкования[158][159].

 
Узор с калужской вышивки, по мнению Рыбакова, изображающий богиню Макошь[160]

Реконструкция религии и мифологии восточных славян, проведённая Рыбаковым, вызывает критику за фантастические спекуляции и отсутствие единой методологии[161]. По мнению Клейна, методика Рыбакова в рамках его реконструкций славянской мифологии находится на уровне авторов начала XIX века[162]. Рыбаков находил многочисленные сходства между славянскими и скифскими фольклорными сюжетами, с чем не соглашались другие специалисты[163]. Вопреки взглядам Рыбакова, большинство современных исследователей считают Рода не верховным божеством[164], а второстепенной фигурой восточнославянской мифологии — духом-покровителем потомков и дома[65], рода и судьбы[67]. Малоосновательны попытки Рыбакова соотнести зооантропоморфные образы средневековых фибул с персонажами славянской мифологии. Вопреки Рыбакову, сходные симметрические композиции в русской вышивке XIX—XX веков, отражающие широко распространенные у разных народов мотивы парных коней или птиц у «мирового дерева» (терема или у подобного осевого антропоморфного символа), не могут быть возведены напрямую к дохристианской архаике[165].

Шнирельман отмечает, что Рыбаков был одним из основных деятелей «антихазарской» линии официальной науки в СССР, в рамках которой Хазарский каганат изображался мелким «паразитическим государством», чьё влияние на славян было минимальным и при этом исключительно негативным. Критика специалиста по истории Хазарии М. И. Артамонова способствовала карьерному росту Рыбакова, в то время как Артамонову пришлось публично покаяться в своих «ошибках» и добавить в свою книгу о хазарах некоторые антиеврейские пассажи[166].

По мнению историка Т. В. Гимона, работы Рыбакова о русском летописании основываются на спорных текстологических выводах и содержат чрезвычайно яркие характеристики летописей с точки зрения их места в политической борьбе своего времени[167]. Гипотеза о существовании «Аскольдовой летописи», которую развивал Рыбаков, большинством современных исследователей отвергается как не имеющая под собой оснований[168]. Историк и лингвист Е. А. Мельникова пишет, что заявленная Рыбаковым исконность сюжета о Рюрике в поздней Никоновской летописи не поддаётся верификации[169]. Сюжет о призвании правителей, по Рыбакову взятый из западной легенды, согласно Мельниковой и Петрухину, отражает чрезвычайно широко распространённый мотив и не может рассматриваться как заимствованный[170]. Мельникова отмечает, что Рыбаков, будучи не знаком с древнескандинавскими языками, разделял высказанную ранее гипотезу, что имена братьев Рюрика, Синеуса и Трувора, являются результатом ошибки летописца, принявшего за имена скандинавские фразы «со своими родичами» или «свой род» (sine use или sine hus) и «верная дружина» (tru war или thru varing), с которыми и пришёл Рюрик к призвавшим его племенам. Мельникова пишет о полном несоответствии этих фраз нормам морфологии и синтаксиса древнескандинавских языков, а также семантике приведённых слов[169]. На материалах рунических надписей, саг и исландского антропонимикона Мельникова показала происхождение имён летописных братьев от древнескандинавских имён Signjótr и Þórvar[ð]r[171]. Историк А. П. Толочко и ряд других учёных подвергли критике методику работы Рыбакова с татищевскими известиями и его выводы по этому вопросу[172]. Н. Н. Воронин и О. И. Подобедова указали на слабость аргументов Рыбакова, объявившего Даниила Заточника летописцем конца XII века[173]. Л. А. Дмитриев счёл сомнительным проводимое Рыбаковым отождествление легендарного автора «Слова о полку Игореве» с Петром Бориславичем[174]. Д. С. Лихачёв отмечал, что Рыбаков «правит автора „Слова“ как своего аспиранта»[175].

В 1970-е годы академик полемизировал с концепцией Л. Н. Гумилёва об отношениях средневековой Руси к азиатскому миру[176], однако, по мнению Я. С. Лурье, сам во многом опирался на догадки («гиполептические системы»)[128].

По оценке Клейна, Рыбаков был «не просто патриотом, а несомненно, русским националистом… ультра-патриотом — он был склонен пылко преувеличивать истинные успехи и преимущества русского народа во всём, ставя его выше всех соседних. Он был готов очищать и украшать его историю»[130]. Культуролог и философ Г. С. Померанц в 1965 году открыто назвал концепцию трудов Рыбакова «славянским фашизмом»[177].

Влияние

Являясь одним из фактических руководителей советской археологии, в том числе в качестве члена Президиума АН СССР и академика-секретаря Отделения истории в 1973—1975 годах, Рыбаков продвигал расширение археологических исследований в СССР, активное использование данных археологии для изучения этнической истории славян, древнерусских городов и государства, популяризацию археологии. В качестве директора Института археологии поддерживал новые направления исследований (создание лаборатории естественно-научных методов и др.), сохранение археологического наследия (создание секторов новостроечных экспедиций, археологических сводов и др.)[1].

Вслед за Рыбаковым археолог В. В. Седов предпринял попытку проследить развитие славянских культур от позднеримского периода до эпохи исторических миграций VI века и реконструировать древнюю антскую общность IV века с «королем Божем»[178]. М. Ю. Брайчевский развил гипотезу Рыбакова об «Аскольдовой летописи» и расширил её предполагаемый текст[179].

Как считает биограф семьи Рыбаковых Надежда Емельянова, работы Бориса Александровича «породили множество споров в научной среде и стали жизненным ориентиром для многих людей, далёких от науки, но желающих создать свою жизнь по древнеславянскому образцу»[180]. Монографии Рыбакова «Язычество древних славян» (1981), «Язычество Древней Руси» (1987) способствовали росту интереса к славянской духовной культуре[1]. Идеи Рыбакова оказали влияние на отражение славянского язычества в художественной литературе[181] и кинематографе[182]. Шнирельман пишет, что идея Рыбакова о начале русских погодных записей уже со второй половины IX века породила моду на спекулятивные суждения о существовании дохристианской письменной традиции у восточных славян[183]. При этом сам Рыбаков пытался связать знаки на кирпичах хазарского Саркела с дохристианской письменностью Русского каганата[184]. Неоднократно отмечалось, что Рыбаков «открыл шлюзы» для распространения ненаучных утверждений о тождестве русов с гуннами или этрусками[114][141].

Его труды, пользующиеся популярностью среди сторонников русского национализма, сыграли существенную роль в сложении учения и пантеона богов русского неоязычества[185][186][187][188]. На основе принимаемых неоязычниками построений Рыбакова верховным богом славян ошибочно считается Род[189][66].

Награды и звания

Иностранный член Чехословацкой (1960), Польской (1970) и Болгарской академий наук (1978); почётный доктор Ягеллонского университета в Кракове (1964), заслуженный профессор МГУ (1994).

В 6-й поточной аудитории первого гуманитарного корпуса МГУ висит памятная доска в честь Б. А. Рыбакова.

Почётный гражданин Чернигова (1986)[191]. Именем Б. А. Рыбакова названа одна из улиц этого города[192].

Публикации

Автор работы о радимичах (1932), написал фундаментальную монографию «Ремесло Древней Руси» (1948; Сталинская премия 1-й степени, 1949), исследования по древнерусскому летописанию, эпиграфике, метрологии, различным аспектам истории и культуры, в том числе по «Слову о полку Игореве», античной и русской средневековой картографии, славянском язычестве, русских средневековых ересях. Был соавтором труда «История культуры Древней Руси» (1948; 1951; Сталинская премия 2-й степени, 1952), соредактором издания «Истории СССР с древнейших времён до наших дней» (тома 1—6, 1966—1968), «Очерки русской культуры XIII—XV вв.» (1969, 1970), ряда томов издания «Полное собрание русских летописей» и др.[1]

Выступал инициатором и главным редактором серий «Свод археологических источников» (с 1959, около 100 томов), «Археология СССР» (с 1981, 18 томов). Был соавтором ряда школьных и вузовских учебников по российской истории[1].

Авторству Рыбакова принадлежат свыше 400 статей и рецензий на труды других исследователей.

За 70 с лишним лет научной деятельности Б. А. Рыбакова были опубликованы монографии:

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 Макаров, 2015, с. 110.
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Шнирельман, 2015, том 1, с. 191—194.
  3. ↑ 1 2 Шнирельман, 2015, том 1, с. 191.
  4. ↑ 1 2 Клейн, 2004, с. 73, 91, 96, 97.
  5. ↑ 1 2 Петрухин, 2014, с. 138.
  6. ↑ 1 2 Клейн, 2004, с. 119.
  7. ↑ Шнирельман, 2015, том 1, с. 191—192.
  8. ↑ Емельянова, 2020.
  9. ↑ Емельянова, 2020б, с. 41—42.
  10. ↑ Тихонов И. Л. Археологическое образование в российских университетах в 1920-е годы // Очерки истории отечественной археологии. — М.: Институт археологии РАН, 2019. — Вып. V. — С. 368.
  11. ↑ Сруб кремлёвской башни 1339 года, Вечерняя Москва (5 марта 1947).
  12. ↑ Гадло А. В. Этногенез восточных славян // Советская историография Киевской Руси. — Л.: Наука, 1978. — С. 22.
  13. ↑ Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси (автореферат) // Известия АН СССР. Серия истории и философии. — М.: Изд-во АН СССР, 1944. — Т. I, № 1. — С. 40—44.
  14. ↑ Кудрявцев А. А., Володин С. А. Участие сотрудников Московского отделения Института истории материальной культуры АН СССР в работе Чрезвычайной государственной комиссии (1943—1944 гг.) // Краткие сообщения Института археологии. — 2020. — Вып. 260. — doi:10.25681/IARAS.0130-2620.260.540-555.
  15. ↑ 1 2 Абдулаев М. Борис Рыбаков: академик-старовер и удревнитель славян  (неопр.). ТАСС: Наука (1 июня 2018). Дата обращения: 3 февраля 2023.
  16. ↑ Петрухин, 2014, с. 130.
  17. ↑ 1 2 3 Ефимов А. Вспоминая мамонтов  (рус.). N + 1 (4 июня 2018). Дата обращения: 3 февраля 2023.
  18. ↑ Шнирельман, 2015, том 1, с. 526.
  19. ↑ Могила Б. А. Рыбакова на Троекуровском кладбище  (неопр.). Дата обращения: 14 февраля 2014. Архивировано 22 февраля 2014 года.
  20. ↑ Бурыкин, 2016.
  21. ↑ Емельянова, 2020б, с. 42.
  22. ↑ Рыбаков Б. А. О раскопках вятичских курганов в Мякинино и Кременьи в 1927 г. // Сборник научно-археологического кружка первого МГУ. — М., 1928. — Вып. 1. — С. 4—8.
  23. ↑ Чубур А. А. В. А. Городцов и история открытия брянского палеолита // Материалы и исследования по рязанскому краеведению : сборник научных работ. — Рязань: Политех, 2005. — Т. 8.
  24. ↑ Носов Е. Н., Гайдуков П. Г. Академик Борис Александрович Рыбаков и его вклад в становление и развитие славяно-русской археологии // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. — М.: ИА РАН, 2008. — Т. I. — С. 32.
  25. ↑ Носов Е. Н. К истории изучения Рюрикова городища // Рюриково городище. Новые этапы исследований. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2017. — С. 6. — ISBN 978-5-86007-846-8.
  26. ↑ Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода // Труды Новгородской археологической экспедиции. — М., 1956. — С. 10.
  27. ↑ Векслер А. Г. Спасательная археология Москвы — история и современность // Труды II (XVIII) Всероссийского археологического съезда в Суздале. — М.: ИА РАН, 2008. — Т. III. — С. 103.
  28. ↑ Рыбаков Б. А. Металлические вещи, найденные на Метрострое // По трассе первой очереди Московского метрополитена имени Л. М. Кагановича. — Л.: Соцэкгиз, 1936.
  29. ↑ Борис Александрович Рыбаков / вступ. стат. С. А. Плетнёвой и Т. В. Николаевой. — 2-е изд., доп. — М.: Наука, 1978. — С. 12. — (Материалы к биобиблиографии учёных СССР. Сер. истории; Вып. 12).
  30. ↑ Каменецкая Е. В. Владислав Всеволодович Кропоткин — археолог и нумизмат (по материалам личного архива) // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Серия: Гуманитарные и общественные науки. — 2007. — № 12. — С. 9.
  31. ↑ Мерперт Н. Я. Из прошлого: далекого и близкого. Мемуары археолога. — М.: ТАУС, 2011. — С. 30—31.
  32. ↑ Стародубцев Г. Ю., Щеглова О. А. Аспирант И. И. Ляпушкин на раскопках в Гочеве (Гочевская экспедиция под руководством Б. А. Рыбакова 1937, 1939 гг.) // Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства : Материалы международной конференции, посвященной 110-летию со дня рождения Ивана Ивановича Ляпушкина (1902—1968). — СПб.: СОЛО, 2012. — С. 46—51.
  33. ↑ Филиппова И. В. Древнерусская эпоха в исследованиях Деснинской комплексной экспедиции Михаила Воеводского // История. Общество. Политика. — 2022. — № 1 (21). — С. 50—60.
  34. ↑ Гибель города Вщиж, Вечерняя Москва (21 сентября 1940).
  35. ↑ Раскопки в древнем Вщиже, Вечерняя Москва (18 октября 1949).
  36. ↑ 1 2 Чубур А. А. Из истории археологии Брянской области. Вщижский перекрёсток: от Карамзина до Шинакова // Проблемы сохранения культурного наследия: материалы международного семинара (8 декабря 2011 года). — Брянск, 2012. — С. 160—168.
  37. ↑ Рыбаков Б. А. Раскопки в Звенигороде (1943—1945 гг.) // Материалы и исследования по археологии СССР. — М.—Л., 1949. — № 12.
  38. ↑ Коновалова, 2006, с. 20—21.
  39. ↑ Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества в XII—XIII вв. Гл. 10. Мифы, предания, сказки Архивная копия от 26 октября 2011 на Wayback Machine.
  40. ↑ 1 2 Досталь, 2009, с. 247.
  41. ↑ Шнирельман, 2015, с. 193.
  42. ↑ Досталь, 2009, с. 251.
  43. ↑ Непомнящий А. А. Становление и развитие историографии истории Крыма: основные вехи (вторая половина XVIII — первая половина ХХ века) // Ученые записки Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского. Исторические науки. — 2019. — Т. 5 (71), № 2. — С. 45.
  44. ↑ Рыбаков Б. А. Анты и Киевская Русь // Вестник древней истории. — 1939. — № 1.
  45. ↑ Рыбаков Б. Ранняя культура восточных славян // Исторический журнал. — 1943. — С. 73—80.
  46. ↑ Клейн, 2004, с. 73, 76, 98, 330.
  47. ↑ Рыбаков Б. А. Проблема образования древнерусской народности в свете трудов И.В. Сталина // Вопросы истории. — 1952. — № 9. — С. 40—62.
  48. ↑ 1 2 Петрухин, 2014, с. 95.
  49. ↑ Мельникова, 2011, Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Легенда о «призвании варягов» и становление древнерусской историографии, с. 174.
  50. ↑ Тихонов В. В. Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х — 1953 г.). — М.—СПб: Нестор-История, 2016. — С. 298. — ISBN 978-5-4469-0833-2.
  51. ↑ Янин В. Л. Русь на Волхове // Родина. — 1999. — № 8. — С. 22—23.
  52. ↑ Мельникова, 2011, Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Начальные этапы урбанизации и становление государства (на материале Древней Руси и Скандинавии), с. 75.
  53. ↑ Мельникова, 2011, К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе (Постановка проблемы), с. 16—17.
  54. ↑ Петрухин, 2014, с. 238, 328.
  55. ↑ Петрухин, 2014, с. 203.
  56. ↑ Петрухин, 2014, с. 237.
  57. ↑ Свердлов М. Б. Русь и восточные государства // Советская историография Киевской Руси. — Л.: Наука, 1978. — С. 194—195.
  58. ↑ Петрухин, 2014, с. 130, 133.
  59. ↑ Петрухин, 2014, с. 343.
  60. ↑ 1 2 3 4 5 Петрова.
  61. ↑ 1 2 Петрухин, 2014, с. 73.
  62. ↑ 1 2 Петрухин, 2014, с. 18.
  63. ↑ По собственным словам Рыбакова, он начал заниматься проблемой язычества в 1930 году: Рыбаков Б. А. Трактат, написанный на корабле // Наука и религия. — 1978. — № 6. — С. 46.
  64. ↑ Клейн, 2004, с. 68.
  65. ↑ 1 2 Кутарев, 2013б, с. 21—24.
  66. ↑ 1 2 Петрухин, 2014, с. 256.
  67. ↑ 1 2 Кутарев, 2013, с. 170—177.
  68. ↑ Петрухин, 2014, с. 368—369.
  69. ↑ Петрухин, 2014, с. 370.
  70. ↑ Петрухин, 2014, с. 369.
  71. ↑ Петрухин, 2014, с. 311.
  72. ↑ Петрухин, 2014, с. 360.
  73. ↑ Петрухин, 2014, с. 364.
  74. ↑ Бесков, 2014, с. 13.
  75. ↑ Михельсон, 2017, с. 656.
  76. ↑ Рыбаков Б. А. «Остромирова летопись» // Вопросы истории. — 1956. — № 10.
  77. ↑ Рыбаков Б. А. Спорные вопросы образования Киевской Руси // Вопросы истории. — 1960. — № 9.
  78. ↑ Мельникова, 2011, Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции, с. 213—214.
  79. ↑ Мельникова, 2011, Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Легенда о «призвании варягов» и становление древнерусской историографии, с. 179—180.
  80. ↑ Шинаков Е. А. Образование Древнерусского государства: сравнительно-исторический аспект. — Брянск: Изд-во БГУ, 2002. — С. 303, прим. 41.
  81. ↑ Достал Б.[cs] Некоторые общие проблемы археологии Древней Руси и Великой Моравии // сборник статей «Древняя Русь и славяне Архивная копия от 1 ноября 2021 на Wayback Machine». М. : Наука, 1978. С. 82—84.
  82. ↑ Толочко П. П., 1998, с. 6.
  83. ↑ Толочко П. П., 2003, с. 11—12.
  84. ↑ Рычка, 2012, с. 15.
  85. ↑ Толочко А. П., 2005, с. 105.
  86. ↑ Толочко А. П., 2005, с. 16.
  87. ↑ Толочко А. П., 2005, с. 282.
  88. ↑ Толочко А. П., 2005, с. 105—106.
  89. ↑ Толочко А. П., 2005, с. 331—332.
  90. ↑ 1 2 3 Шнирельман, 2015, том 1, с. 200.
  91. ↑ Ларюэль М. Арийский миф — русский взгляд / Перевод с французского Дмитрия Баюка. 25.03.2010 // Вокруг света. — 2010.
  92. ↑ Марлен Ларюэль — доктор философии (Ph.D.), директор и университетский профессор Института европейских, российских и евразийских исследований (IERES) Университета Джорджа Вашингтона — «Marlene Laruelle, Ph.D., is Director and Research Professor at the Institute for European, Russian and Eurasian Studies (IERES) at The George Washington University» (Marlene Laruelle. Davis Center for Russian and Eurasian Studies at Harvard University).
  93. ↑ Рыбаков Б. Ответ на статью „Охотники за кладами“ // Советская культура. — 1983. — С. 2.
  94. ↑ Велесова книга подделка — академик Борис Рыбаков. Фрагмент записи лекции Бориса Рыбакова, Сергиев Посад, 1995 год  (неопр.) (23 сентября 2021).
  95. ↑ Парпара, 2008, с. 15.
  96. ↑ 1 2 Трушкан И. Е. Рыбаков Борис Александрович // Энциклопедический словарь Московского университета: Исторический факультет / Под общ. ред. С. П. Карпова. — М.: Изд-во МГУ; РОССПЭН, 2004. — С. 399. — 2000 экз. — ISBN 5-8243-0565-X.
  97. ↑ Формозов А. А. Человек и наука: из записей археолога. — М.: Знак, 2005. — С. 164. — ISBN 5-9551-0059-8.
  98. ↑ Рабинович М. Г. Записки советского интеллектуала. — М.: Новое литературное обозрение, 2005. — ISBN 5-86793-054-8.
  99. ↑ Миллер М. А. Археология в СССР. — Мюнхен: Институт по изучению истории и культуры СССР, 1954. — С. 97, 113, 119.
  100. ↑ Фёдоров Г. Б. Татьяна Пассек // Брусчатка : повести и рассказы. — 2007.
  101. ↑ Формозов, 2006, с. 93.
  102. ↑ Кириленко С. А. Вопрос о происхождении Руси в советской историографии // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. — СПб., 2016. — Вып. 6. — С. 504.
  103. ↑ Кобрин В. Б. Кому ты опасен, историк?. — М.: Московский рабочий, 1992. — ISBN 5-239-01376-4.
  104. ↑ Новосельцев, 1993, с. 22—31.
  105. ↑ Platonova N. I. Problems of early medieval Slavonic Archaeology in Russia (a view from St. Petersburg) (англ.) // European Journal of Post-Classical Archaeologies. — 2016. — Vol. 6. — P. 338.
  106. ↑ 1 2 3 Клейн, 2004, с. 69.
  107. ↑ Ляпушкин И. И. О датировке городищ роменско-борщевской культуры // Советская археология. — 1947. — Т. IX. — С. 131—135. Архивировано 20 апреля 2022 года.
  108. ↑ Корзухина Г. Ф. К истории Среднего Поднепровья в середине I тыс. н.э. // Советская археология. — М.: Изд-во АН СССР, 1955. — Т. XXII.
  109. ↑ Лавров Л. И. Об интерпретации Ш. Б. Ногмовым кабардинского фольклора // Советская этнография. — 1969. — № 2. — С. 136—141.
  110. ↑ Зимин А. А. Храм науки (Размышления о прожитом). Москва, 1976 // Судьбы творческого наследия отечественных историков второй половины XX века / сост. А. Л. Хорошкевич. — М.: Аквариус, 2015.
  111. ↑ Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии / под ред. И. А. Шишовой. — Л.: Наука, 1982. — С. 152—162.
  112. ↑ Яйленко В. П. К вопросу об идентификации рек и народов Геродотовой Скифии // Советская этнография. — 1983. — № 1. — С. 54—65.
  113. ↑ Тереножкин А. И. Скифский вопрос // Скифы Северного Причерноморья : сборник научных трудов. — Киев: Наукова думка, 1987. — С. 3—12.
  114. ↑ 1 2 «Круглый стол»: историческая наука в условиях перестройки // Вопросы истории. — 1988. — № 3. — С. 3—57.
  115. ↑ Новосельцев, 1993, с. 23—32.
  116. ↑ Данилевский И. Н. Рецензия на: Б. А. Рыбаков. Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве» // Отечественная история. — 1994. — № 6.
  117. ↑ Баран В. Д. Давні слов'яни (укр.). — К.: Альтернативи, 1998. — С. 55—68.
  118. ↑ Клейн, 2004, с. 68—105.
  119. ↑ Мозолевський Б. М. Етнічна географія Скіфії (укр.). — К.: Корвін Пресс, 2005. — С. 50—57.
  120. ↑ Раевский Д. С. Мир скифской культуры. — М.: Языки славянских культур, 2006. — С. 512, 515—518, 520—521, 522—523. — ISBN 5-9551-0152-7.
  121. ↑ Петрухин, 2014, с. 72—73, 256—257.
  122. ↑ Пропп В. Я. Об историзме русского эпоса (ответ академику Б. А. Рыбакову) // Русская литература. — 1962. — № 2. — С. 87—91.
  123. ↑ Путилов Б. Н. Концепция, с которой нельзя согласиться // Вопросы литературы. — 1962. — № 11. — С. 98—111.
  124. ↑ Астахова А. М. Былины: итоги и проблемы изучения. — М.—Л.: Наука, 1966. — С. 72—75.
  125. ↑ Дмитриев Л. А. Петр Бориславич // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. — Т. 4. — С. 95—98.
  126. ↑ Лихачёв Д. С. Опираясь на знание эпохи // Вопросы литературы. — 1972. — № 2.
  127. ↑ Колосова Н. Дневниковые записи о Л. Н. Гумилеве // Наше наследие. — 2012. — № 103.
  128. ↑ 1 2 Лурье Я. С. К истории одной дискуссии Архивная копия от 2 сентября 2017 на Wayback Machine // История СССР. — 1990. — № 4. — С. 128—132.
  129. ↑ Миронов А. С. Аксиологический подход в былиноведении: ценностный анализ русского эпоса во второй половине XX века. Часть 1, 1950–1960 годы // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. — 2019. — № 1 (87). — С. 66—68.
  130. ↑ 1 2 3 Клейн, 2004, с. 70.
  131. ↑ Минц И. И. «Из памяти выплыли воспоминания…»: дневниковые записи, путевые заметки, мемуары. — М.: Собрание, 2007.
  132. ↑ Клейн Л. С. Языческий подход к лингвистике // Советское славяноведение. — 1991. — № 4. — С. 88—92.
  133. ↑ Савельева Л. В. Языковая экология: Русское слово в культурно-историческом освещении. — Петрозаводск: КГПУ, 1997. — С. 81, 83.
  134. ↑ Палагута И. В. К проблеме методологии исследования памятников доисторического искусства // Древности Восточной Европы, Центральной Азии и Южной Сибири в контексте связей и взаимодействий в евразийском культурном пространстве (новые данные и концепции): материалы международной конференции, 18–22 ноября 2019 г., Санкт-Петербург. — СПб.: ИИМК РАН, 2019. — Т. I. — С. 207.
  135. ↑ Коновалова, 2006, с. 20—21, 178—179, 185—187, 189, 193—195, 205—209, 230—231, 269.
  136. ↑ Brian J. Boeck. Stone of Contention: Medieval Tmutarakan' as a Measure of Soviet Archeology in the 1950s and 1960s // Ruthenica. — 2005. — № 4. — С. 40.
  137. ↑ Историки Курского края. Биографический словарь / сост., отв. ред. С. П. Щавелёв. — 2-е изд., испр. и доп. — Курск, 2007.
  138. ↑ Формозов А. А. К спорам о моих публикациях 2004–2005 годов // Статьи разных лет. — Курск, 2008.
  139. ↑ Кондратьев И. В. Любечский замок: в поисках символов и смыслов // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. — 2021. — № 1. — С. 123—125.
  140. ↑ Станкевич И. Л. Записки археолога. — Ярославль: Яросл. гос. ун-т им. П. Г. Демидова, 2000. — С. 18. — ISBN 5-8397-0100-9.
  141. ↑ 1 2 Шнирельман, 2015, том 1, с. 192.
  142. ↑ Клейн, 2004, с. 73.
  143. ↑ Петрухин, 2014, с. 82.
  144. ↑ Шаскольский И. П. Когда же возник город Киев? // Культура средневековой Руси. — Л.: Наука, 1974. — С. 70—72.
  145. ↑ Дашкевич Я. Рец. на: Толочко П. П. Древний Киев // Russia mediaevalis. — 1987. — Т. VI, № 1. — С. 257—264.
  146. ↑ Мюле Э. К вопросу о начале Киева // Вопросы истории. — 1989. — № 4.
  147. ↑ Егоров В. Б. Когда возникла Киевская Русь? // История в подробностях. — 2012. — № 3.
  148. ↑ Біляєва С. О.[uk]. Фортеці Великого князівства Литовського на теренах Київської землі (з історії вивчення) (укр.) // Археологія і давня історія України. — 2022. — Вип. 2 (43). — С. 101.
  149. ↑ Формозов А. А. Вступительная статья к: Зимин А. А. "Слово о полку Игореве" (фрагменты книги) // Вопросы истории. — 1992. — № 6—7. — С. 99.
  150. ↑ Петрухин, 2014, с. 16.
  151. ↑ Юрочкин В. Ю., Майко В. В. Готы, скифы, славяне: этнические кульбиты крымской археологии послевоенной эпохи // Неизвестные страницы археологии Крыма: от неандертальцев до генуэзцев. — СПб.: Нестор-История, 2017. — С. 221.
  152. ↑ Шнирельман, 2015, том 1, с. 192—193.
  153. ↑ Петрухин, 2014, с. 238.
  154. ↑ Мельникова, 2011, К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе (Постановка проблемы), с. 17—18.
  155. ↑ Петрухин В. Я. Семиотика и мифы древних славян в трудах Вячеслава Всеволодовича Иванова (памяти учёного) // Славяноведение. — 2018. — № 4.
  156. ↑ Мельникова, 2011, Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Название «русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства (IX—X вв.), с. 145—146.
  157. ↑ Клейн, 2004, с. 86—87.
  158. ↑ Петрухин, 2014, с. 343—344.
  159. ↑ Г. Ф. Корзухина. Турьи рога черниговских курганов / замечания к публикации О. А. Щегловой // В камне и в бронзе. Сборник статей в честь Анны Песковой (Труды ИИМК РАН. Т.XLVIII). — СПб., 2017. — С. 615—634.
  160. ↑ Рыбаков, 1994, с. 513.
  161. ↑ Heretz, 2008, p. 18.
  162. ↑ Клейн, 2004, с. 130.
  163. ↑ Шнирельман, 2015, том 1, с. 193.
  164. ↑ Петрухин, 2014, с. 256—257.
  165. ↑ Петрухин, 2014, с. 337.
  166. ↑ Шнирельман, 2012.
  167. ↑ Гимон Т. В. Для чего писались русские летописи? Архивная копия от 18 января 2020 на Wayback Machine // Журнал «ФИПП». — М., — 1998. — № 1 (2). — С. 8—16.
  168. ↑
  169. ↑ 1 2 Мельникова, 2011, Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции, с. 214.
  170. ↑ Мельникова, 2011, Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Легенда о «призвании варягов» и становление древнерусской историографии, с. 180.
  171. ↑ Мельникова, 2011, Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции, с. 206.
  172. ↑ Толочко А. П., 2005.
  173. ↑ Заседания Археографической комиссии в 1970 г. // Археографический ежегодник за 1970 год. — 1971. — С. 378.
  174. ↑ Дмитриев Л. А. Автор «Слова о полку Игореве» // Русские писатели XI — начала XX вв.: биобиблиографический словарь / под ред. Н. Н. Скатова. — М., 1995. — С. 8.
  175. ↑ Чернов А. Ю. Хроники изнаночного времени. «Слово о полку Игореве»: текст и его окрестности. — СПб.: Вита Нова, 2006. — С. 91, прим. 98.
  176. ↑ Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана: По поводу книги Л. Н. Гумилёва «Поиски вымышленного царства» Архивная копия от 2 сентября 2017 на Wayback Machine // Вопросы истории. 1971. — № 3. — С. 153—159.
  177. ↑ Померанц Г. С. Записки гадкого утёнка. — М.: Московский рабочий, 1998. — С. 338.
  178. ↑ Петрухин, 2014, с. 94.
  179. ↑ Лурье, 1997, с. 91—92.
  180. ↑ Емельянова, 2020б, с. 43.
  181. ↑ Бесков А. А. Реминисценции восточнославянского язычества в современной российской культуре (статья первая) // Colloquium heptaplomeres. — 2015. — № 2. — С. 6—18.
  182. ↑ Бесков А. А. Реминисценции восточнославянского язычества в современной российской культуре (статья вторая) // Colloquium heptaplomeres. — 2016. — № 3. — С. 11 и сл. — ISSN 2312-1696.
  183. ↑ Шнирельман, 2008.
  184. ↑ Формозов А. А. Сосуды срубной культуры с загадочными знаками // Вестник древней истории. — 1953. — № 1 (43). — С. 196.
  185. ↑ Шнирельман, 2015, том 1, с. 191, 193.
  186. ↑ Формозов, 2006, с. 95.
  187. ↑ Кутарев, 2014, с. 1801—1810.
  188. ↑ Шиженский Р. В. Неоязычество и средний класс  (неопр.). Лекторий «Крапивенский 4». 03.02.2021 (2021). Архивировано 6 января 2022 года.
  189. ↑ Клейн, 2004, с. 115.
  190. ↑ Указ Президента РФ от 31 мая 1998 г. № 633
  191. ↑ Чернігівським вулицям з однаковими назвами присвоєно нові найменування Архивная копия от 23 сентября 2015 на Wayback Machine (укр.)
  192. ↑ Решение исполкома Черниговского городского совета от 7 октября 2013 года № 280 «О внесении изменений к Перечню улиц города Чернигова» Архивная копия от 23 сентября 2015 на Wayback Machine (укр.)

Литература

Ссылки

Источник — https://ru.wikipedia.org/w/index.php?title=Рыбаков,_Борис_Александрович&oldid=129184805