Это не официальный сайт wikipedia.org 01.01.2023

Дело дьяка Висковатого — Википедия

Дело дьяка Висковатого

Дело Ивана Висковатого, дьяка Посольского приказа, влиятельного политического деятеля в окружении царя Ивана Грозного, рассматривалось на соборе «на еретики» 1553—1554 годов и касалось иконографического стиля новых икон, написанных для сгоревшего в 1547 году Благовещенского собора Кремля.

Благовещенский собор Московского Кремля

Ход соборных заседанийПравить

 
Фреска «Сопрестолье»
Благовещенский собор
Около лика Бога-Отца надпись «Господь Саваоф»

25 октября 1553 года во время соборного заседания, на котором обсуждались меры, принятые относительно иконописания на соборе 1551 года, участвующий в соборе посольский дьяк Иван Висковатый выступил против новых икон. По требованию митрополита Макария через месяц дьяк подал пространную записку, в которой излагал свои мнения относительно новых, написанных новгородскими и псковскими мастерами икон. Висковатый обвинил протопопа Благовещенского собора Сильвестра и другого благовещенского иерея Симеона в близости еретикам Матвею Башкину и старцу Артемию,[1] связав таким образом вопрос об иконах с ересью. Для исследования вопроса дьяк просил соборного разбирательства. Соборное разбирательство по этому делу состоялось в январе 1554 года и закончилось осуждением самого дьяка. На большинство «недоумений» дьяка собор ответил отрицательно. Дьяк раскаялся в своём поведении и был осужден к трёхлетней епитимии (отстранён от причастия). Соборное определение осуждало его, согласно 64-му правилу[2] Трулльского собора, за возмущение народа. Также запрещалось держать книги святых Правил и учить, рассуждать о невидимом Божестве и непостижимом существе. В вину дьяку ставилось и некорректное цитирование правила VII Вселенского Собора.[3] Кроме того, собор постановил «о всех тех святых иконах, о которых еси сомнение имел, и о прочих святых иконах, впредь тебе сомнения не иметь, и не рассуждати», пригрозив на будущее отлучением[4].

Существо спораПравить

Однако вопрос об иконописи, поднятый дьяком на соборе, сложнее и не ограничивается темой церковных правил. В своей записке дьяк показал завидную эрудицию и достаточное понимание задач иконописи[5].

«Не подобает невидимого Божества и бесплотных воображати…»,— таким заявлением дьяка начинается спор. Речь идёт об иконном изображении первого члена Символа Веры. Висковатый настаивает, что образ Божий может быть только записан словами, а изображения Бога-Отца в образе Старца, Ветхого Днями, по пророчеству Даниила, недопустимо. Митрополит отводит это обвинение: «В нашей земле русьской отнележ просвещени быхом святым крещением, живописцы невидимого Божества по существу не описуют, а пишут и воображают по пророческому видению и по древним образцам греческим». Однако в своих возражениях Висковатый идёт дальше, различая видение Божества по пророкам и явление в Боговоплощении: «…все не едино видение видеша, не существа, но славы». «Не подобает почитать образ паче истины»,— говорит дьяк в другом месте, ссылаясь на 82-е правило Трулльского Собора. Для него ветхозаветные образы и сени минули, и после свершившегося Боговоплощения нет нужды возвращаться к ним: «Ветхая вся мимоидоша и быша вся нова». Существо вопроса для Висковатого понятно: изобразимо Боговоплощение, Богоявление как исторически свершенное деяние. «Истино Слово Божие Господь наш Иисус Христос виден нам в плотском смотрении, а прежде век от Отца невидим и неописан». Митрополит Макарий не различает Теофаний и пророческих видений: в его системе аргументации они занимают равноправное место[6]. И это весьма существенный момент спора, выявляющий разницу подходов к иконографии.

Однако отсылка к древним греческим образцам (на них ссылаются оба полемиста) у дьяка не корректна. Святитель Макарий резонно приводит примеры изображения Бога-Саваофа[7] в московских и новгородских церквях, причём икон греческого письма. Несколько ранее, Стоглавый собор предписал писать иконы «древних образцов, а от самомышления бы и своими догадками Божества не описывали»[8]. Однако никаких критериев древности собор не даёт. В результате все иконы, написанные ранее и как бы утверждённые временем, автоматически становились «древними» образцами.

 
Четырёхчастная икона Благовещенского собора Московского Кремля.
1547 год.

Висковатого смущает и обилие аллегорий на иконах и в росписях в царских палатах. В частности, его недоумение вызывает изображение Христа в образе юноши облачённого в броню, держащего в руке меч. Или образ Святого Духа «в птичьем незнаемом образе».

Изображение Сына Божия в виде ангела с крыльями на иконах, изображавших сотворение мира, было истолковано Висковатым как исповедание Сына неравночестным Отцу. Здесь следует отметить ещё одну немаловажную деталь: дьяк называет этот образ «латинским мудрованием». Он прямо говорит, что «многажды слышал от Латын в разговоре, что тело Господа нашего Иисуса Христа укрываху Херувимы от срамоты». Отношение к латинству Висковатого известно по свидетельствам иностранцев. Генрих Штаден пишет, что он «к христианам (то есть к католикам) был очень враждебен». Л. А. Успенский считает, что многие элементы новой иконографии явно навеяны мотивами католической и северогерманской мистики[9]. Эти заимствованные элементы и вызывают критику Висковатого.

Между прочим, дьяк отмечает и другую причину, по которой невозможны изображения нереалистические. Так как иконы имеют целью напоминать о Христе неграмотным, тем кто «не видят книг», то отступление от исторической правды не допустимы, ибо вводят в заблуждение, дают ложные образы[10].

Западное влияние начинает проникать через Новгород ещё во второй половине XV века. При архиепископе Геннадии это влияние только усиливается. В своё время москвича Геннадия возмущал символизм новых новгородских икон, в которых он видел преломление распространившейся среди новгородцев ереси. Теперь митрополит Макарий, бывший новгородский архиерей, ратует за подобные изображения. Вполне вероятно, что владыка Макарий видел насущную необходимость в подобных изображениях в целях просвещения, поборником которого, как известно, он был. Однако сложный символизм новых изображений вряд ли был понятен людям не книжным, и дидактическая цель здесь не достигается. С другой стороны дробление иконописного пространства, «разъяснительная» сложность иконы разрушают цельность образа и цельность восприятия. Такая икона ориентирована не на молитву, а на размышление.

О. Георгий Флоровский оценивает спор Висковатого с Митрополитом Макарием как столкновение двух религиозно-этических ориентаций: «традиционного иератического реализма и символизма, питаемого возбуждённым воображением». В своей книге «Пути русского богословия» О. Георгий по поводу новых икон Благовещенского собора пишет: «Икона становится слишком литературной, начинает изображать скорее идеи, чем лики; сама религиозная идея слишком часто тонет, теряется и расплывается в художественной хитрости и узорочьи форм»[11].

Н. Е. Андреев видит в поведении посольского дьяка активное сопротивление проникновению западных новшеств и недопустимых «мудрований»: «В том и в другом случае Висковатый оказывался не только ревнителем традиционной религиозности, но действовал и как политик, государственник, слуга и сторонник московского самодержавия».

Политическая сторона делаПравить

Однако дело имело и политическую сторону. Жёсткая реакция митрополита на выступление дьяка была, возможно, вызвана этим фактом. Дьяк обвинил благовещенских иереев не больше и не меньше, как в ереси. Косвенно обвинение падало и на поддерживающих их митрополита. Это придавало делу особую остроту: вряд ли искушённый политик не понимал последствий своих обвинений. Действительно, Висковатый близок кругу родственников царицы Анастасии Захарьиных: книги он берёт из библиотеки боярина Михаила Морозова и брата царицы Василия Юрьева-Захарьина[12]. Эту партию родственников царицы раздражает активная деятельность митрополита и его соратников, их влияние на политическую жизнь государства. Однако этот факт нисколько не ставит под сомнение важность вопросов поднятых Иваном Висковатым: какими бы ни были причины выступления дьяка на соборе, он затронул очень существенные вопросы[13].

О новой иконографииПравить

Появление иконографических сюжетов, вызвавших недоумение посольского дьяка, относится к концу XV века. Появляются они вначале в Пскове, городе наиболее открытым латинскому влиянию. О подобных изображениях в письме дьяку Михаилу Мисюрю-Мунехину пишет переводчик Максима Грека Дмитрий Герасимов (1518-1519 гг.). Образ называется необычным, «его опроче одного града во всей русской земле не описуют». «Один град», как явствует из этого же письма, это Псков. В том же письме Герасимов сообщает, что новгородский архиепископ Геннадий оспаривал подобные изображения, но псковичи сослались на греческие образцы и архиепископа не послушали[14]. Отрицательно относится к ним и Максим Грек: «Преизлишне таковы образы писати, иноверным и нашим хрестианам простым на соблазн».

В 60-е годы аналогичные возражения в адрес новгородского иконописания высказывал Зиновий Отенский. Новгородский учёный монах придерживается тех же принципов теории иконописи, что и Висковатый, определяет икону, как уподобление первообразу[15], так же ссылается на правила Трулльского собора. Из его сочинения «Истины показание к вопросившим о новом учении» следует, что новая иконография вызывала оживлённые споры и в самом Новгороде[16][17]. Правоту дьяка подтверждают и святоотеческие творения. В писаниях патриарха Константинопольского Германа I, папы Григория II, Иоанна Дамаскина, а так же в «Многосложном свитке»[18], написанным патриархами Христофором Александрийским, Иовом Антиохийским и Ваилием Иерусалимским для император Феофила (836 год) мы встречаем те же взгляды[19].

А Большой Московский собор в XVII веке по существу подтвердил недопустимость изображений Бога-Отца в образе Саваофа. Впрочем, это запрещение не соблюдается: «Троица Новозаветная»[20] — часто встречаемый сюжет в храмовой росписи.

ПримечанияПравить

  1. К слову сказать, Артемий еретиком признан не был. Известные его произведения, часть которых была написана в Литве, свидетельствуют о его православии.
  2. «Не следует мирянину держать речь или учить всенародно, присвоив себе таким образом учительское достоинство, а нужно следовать переданному от Господа чину и открывать ухо принявшим благодать учительского слова и от них учиться божественному». Нарушитель этого правила отлучается от церкви на 40 дней.
  3. В Исповеди Висковатого: «А что еси, государь, спросил, что написано въ моёмъ списке отъ првилъ Седьмаго Собора, что кроме плотского смотрения господня, и распятия на кресте, и образа Пречистые, и Святых угодившихъ, иных образов не писати, кроме техъ образовъ, и вы того въ правилах не нашли: и язъ, государь, то слово потому написал, что въ правилоехъ те образы именно написаны, а иных не написано, и что ми было сомненно…». Действительно, его добавка искажала смысл соборного определения, вводила нужное для дьяка правило.
  4. В вину Висковатому ставились не его сомнения, а поведение: «От своего мнения, не испытав божественного Писания, о тех святых честных иконах сомнение имел и вопил и возмущал народ православных хрестьян, въ соблазнъ и в поношение многимъ».
  5. Н. Е. Андреев по этому поводу пишет: «Висковатый выдвинул ряд важных и ценных соображений по поводу русской иконописи и — каковы бы ни были истинные причины его выступления — обнаружил большую эрудицию и, по нашему мнению, ясное понимание духа и смысла церковной живописи».
  6. «Для митрополита изображение Бога по пророческим видениям имеет ту же силу свидетельства, что и образ воплощения; он не делает между ними разницы»,— поясняет Л. А. Успенский (с.362-363)
  7. Образ Бога-Саваофа относится к второй ипостаси Пресвятой Троицы, Богу-Слову. На это указывал Большой Московский собор 1667 года
  8. 43-я глава Стоглава.
  9. См. Л. А. Успенский «Богословие иконы Православной Церкви». с.375.
  10. Философия русского религиозного искусства XVI—XX вв. Антология. с.293.
  11. О. Григорий Флоровский. «Пути русского богословия». с.27
  12. На этот факт обращает внимание Р. Г. Скрынников. (Р. Г. Скрынников. Иван Грозный. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. с 85-86)
  13. П. В. Знаменский пишет, что в этом споре Висковатый был поддержан московскими иконописцами, отстранёнными от дел. Если это так, то отстранение московских иконописцев могло означать отказ от московской иконописной школы в пользу новой, по сути модернистской школы Пскова и Новгорода. В этом случае спор приобретает ещё более трагическое содержание: московскому традиционализму противопоставляется новый взгляд на иконопись, не принимаемый в Москве. (см. П. В. Знаменский . История Русской Церкви. М.: Крутицкое патриаршее подворье, 1996. с. 151.)
  14. См. Андреев Н. Е. «Инок Зиновий Отенский о иконопочитании и иконописании».// Seminarium Kondakovianum. т. VIII. c.272.
  15. Зиновий, инок Отенский «Истины показание к вопросившим о новом учении» Казань. 1863 г. с. 360.
  16. «Истины показание к вопросившим о новом учении» Казань. 1863 г. Глава 55.
  17. Андреев Н. Е. «Инок Зиновий Отенский о иконопочитании и иконописании».// Seminarium Kondakovianum. т. VIII.
  18. Сборник 1647 года глава 28. Архивная копия от 23 октября 2012 на Wayback Machine
  19. См. Голубинский Е. Е. «История Русской Церкви» т. 2, ч. 1. с. 844.
  20. Троица Новозаветная представляет собой «конструкцию» из библейских откровений: Бог-Отец в образе Саваофа, старца «ветхого днями», Бог-Сын, воплощённый по человечеству Господь Иисус Христос и Дух Святой в образе голубином.

См. такжеПравить

ИсточникиПравить

  • Акты Археографической Экспедиции. т.1 документ № 238, с.241-249
  • Розыск или список о богохульных строках и о сумнении святых честных икон Диака Ивана Михайлова сына Висковатого в лето 7062. // «Материалы Славянские», ЧОИДР 1858 г. т. II, с. 2.
  • Московские соборы на еретиков XVI века. Вопрос дьяка Висковатого // ЧОИДР 1847 г. год 3 т. 3, с. 4.

ЛитератураПравить