Это не официальный сайт wikipedia.org 01.01.2023

В ночь большого прилива — Википедия
Википедия

В ночь большого прилива

Статья Обсуждение
(перенаправлено с «В ночь большого прилива (трилогия)»)

В ночь большого прилива — фантастическая трилогия Владислава Крапивина. Состоит из повести или рассказа «Далёкие горнисты», повестей «В ночь большого прилива» и «Вечный жемчуг», опубликованных в периодических изданиях в 1970, 1977 и 1978 годах соответственно. Первое книжное издание вышло в 1979 году. Содержит сказочные и фантастические мотивы.

В ночь большого прилива
Обложка первого книжного издания
Обложка первого книжного издания
Жанр фантастика
Автор Владислав Крапивин
Язык оригинала русский
Дата написания 1970—1978
Дата первой публикации 1979
Издательство Средне-Уральское книжное издательство

Главный герой, Сергей Витальевич, чудесным образом оказывается в сказках, напоминающих сны, где превращается в двенадцатилетнего и обретает друзей. Неожиданно он понимает, что испытывает ностальгию по детству и на протяжении трилогии помогает товарищам обрести утраченный дом. Во время приключений Сергей побеждает чудовище — Железного Змея, сражается в поединке с диктатором — Канцлером; герои оказываются в далёком необитаемом мире, встречают разумного краба и находят волшебный «вечный жемчуг».

Трилогия посвящена борьбе добра со злом, затрагивает традиционные для Крапивина темы дружбы, преданности, мужества. Исследователи отмечали сновидческие и визионерские мотивы, переплетение реальности и снов, стирание границ между действительностью и вымыслом, обыденным и чудесным.

Создание и публикацииПравить

По воспоминаниям Крапивина, историю и приключения трёх мальчишек в старинном городе, включая старый дом и битву с Железным Змеем, он увидел во сне (подобно написанию романа «Голубятня на жёлтой поляне»)[1]. Писатель утверждал, что хотел рассказать «о силе дружбы, о том, что она может преодолеть самые, казалось бы, невероятные, самые фантастические преграды»[2][3]. Литературный критик В. Бугров считал «Далёких горнистов» вполне самостоятельным и цельным произведением, хотя, оценивая всю трилогию, полагал, что уже при написании повесть планировалась как вводная часть, завязка более широкой работы и в итоге в неё вписалась[4].

Повести первоначально публиковались в периодических изданиях: в 1970 году в журнале «Пионер» были напечатаны «Далёкие горнисты» (в 1971 году включены в одноимённый авторский сборник), в 1977—1978 годах в «Уральском следопыте» появились «В ночь большого прилива» и «Вечный жемчуг»[5]. Произведения вошли в авторский сборник «В ночь большого прилива», изданный Средне-Уральским книжным издательством (Свердловск) в 1979 году, а четырьмя годами позже, в ноябре 1983 года трилогия вышла в популярной серии «Библиотека приключений и научной фантастики» издательства «Детская литература»[6]. Тираж каждого из книжных изданий составил 100 000 экземпляров. В оформлении обложки и иллюстрациях первого книжного издания и публикаций в «Уральском следопыте» использовались рисунки Евгении Стерлиговой. В дальнейшем трилогия неоднократно переиздавалась и была выпущена в формате аудиокниги.

СюжетПравить

Повествование ведётся от лица главного героя — Сергея Витальевича[7], который в обычной жизни является «литературным директором» городского театра юного зрителя[8]. Сергей чудесным образом попадает в сказки, напоминающие сны[7], где превращается в двенадцатилетнего, и где его ожидают удивительные и опасные приключения[9]. Неожиданно он понимает, что испытывает ностальгию по детству и настоящей дружбе, и на протяжении трилогии помогает двум новым друзьям обрести утраченный дом[10].

В первой повести Сергей оказывается в древней полуразваленной крепости, где знакомится с трубачом Валеркой и его маленьким братом — Братиком, которые становятся его друзьями. Братья, как выясняется, жили здесь пятьсот лет назад[11]. Валерка сбивчиво рассказывает о том, что на город-крепость напали враги, «всадники Данаты» и меченосцы[4]. Он был трубачом и дежурил на угловой башне; Валерка успел подать сигнал[12], но братья, упав со стены, оказалась в нашем времени (как это произошло, не объясняется[13]). Они хотят вернуться домой и сражаться, но нуждаются в помощи Сергея, что ставит его перед трудным выбором между долгом и привязанностью[14]. Для этого нужно ровно в полночь перевести стрелки часов на пятьсот лет в старом доме (это сделать не удаётся) либо уничтожить Железного Змея, который преграждает Валерке и Братику путь домой[13]. После некоторых колебаний[15] Сергей легко побеждает чудовище, ему помогает найденный на старом кладбище волшебный меч, который проходит сквозь Змея «как сквозь бумагу». Валерка делает из металлических остатков Змея некую машину, герои взлетают и исчезают[16]. Братья благополучно возвращаются в свой мир[15], «где не доиграна битва и где он [Валерка] оставил свою трубу»[4].

Во второй повести Сергей снова попадает в детство и оказывается в мрачном средневековом Городе, героя приводит туда Валерка. Выясняется, что мир друзей является другой планетой (или другим измерением)[17][18][4], а при возвращении братьев забросило в свой мир, но не в то время, в котором они жили, а на триста лет позже[13]. Сергей узнает, что Валерка спас город — когда он затрубил, защитники построились в боевые треугольники и разбили врага; сейчас его называют Юным Трубачом, Спасителем Города[19]. Местные учёные изучали время, и главному из них удалось проникнуть в будущее[18]: «Лет двести назад Большой Звёздный Мастер… сумел победить время и побывать в глубине будущего. Он записал всё, что должно случиться на много веков вперёд» [20][4]. Все заранее знают будущее планеты и судьбу каждого человека, эти сведения записаны в Книгах Белого Кристалла[7]. Каждый человек, если захочет, может получить медальон с предсказанием собственной судьбы[21]. Жизнь основана на абсолютном детерминизме, который исключает свободу воли[18]. Горожане покорны Предопределению и не способны на сопротивление: если известно, что произойдёт несчастье (например, стихийное бедствие), ни один взрослый не пытается его предотвратить[18][4].

На этой планете наступили смутные времена: Эра Багровых Облаков, когда все враждуют и воюют друг с другом[18][7]. Период вражды необходим, чтобы «победила Истина»; после Эры Багровых Облаков наступит Время Синей Воды, и народ будет жить «счастливо и мирно при мудром правлении Великого Канцлера Га Ихигнора»[22][17]. Население расколото на конфликтующие группы, которые обвиняют друг друга в жажде власти и нежелании трудиться, люди сражаются с целью и без цели: чтобы не платить налоги, ради почётных званий или мести обидчикам[22][17]. В междоусобице участвуют и мальчишки, разделённые на факельщиков и барабанщиков[17]. Великий Канцлер, диктатор Города, пользуется пассивностью и фанатизмом жителей, ему выгодна ситуация смуты и вражды. Он стравливает горожан между собой и приказывает своим гвардейцам убивать детей во имя «предначертанного будущего»[23][18]. После того, как шестерых барабанщиков закалывают в переулке у стены, ребята решают объединиться и устроить заговор, чтобы «разбить предсказания Белого Кристалла»; заговор проваливается[17]. Сергей узнает, что согласно Книгам раненый Братик должен сегодня умереть и собирается убить Канцлера. Правитель уверен, что он неуязвим, но герой совершает подвиг и убивает Канцлера в поединке во дворце. Братик остаётся жить[17][4], его «медальон раздавлен на полу — видимо, на него случайно наступили»[24][25]. Предопределение рушится, мальчишки — барабанщики и факельщики — спасены[4].

Третья повесть завершает историю[4]. Выясняется, что Валерку зовут Иту Лариу Дэн[26]. Теперь переход в возраст двенадцати лет усложняется, необходимо строительство «лабиринта», который останавливает время, но забирает часть жизни у строителя[27][28]. Герои попадают на берег океана, где стоит старый маяк[29]. Там они встречают разумного краба и в награду за доброжелательность и заботу получают от него со дна моря «волшебный вечный жемчуг»[30]. На маяке ребятам приходится вступить в яростную схватку с крылатой нежитью, которые напоминают огромных летучих мышей[31][4]. Так как друзья задержались, «волна времени» от исчезающего лабиринта отправляет их неизвестно куда, на тысячу лет вперёд, в необитаемый, предположительно постапокалиптический мир. На это указывает пустая взлётная полоса для военных самолётов. Преодолеть время и пространство и вернуться домой героям помогает никогда не гаснущий вечный жемчуг, который оказывается «каплей звёздного дождя». Герои подбрасывают жемчуг, используя самодельный лук и стихотворное заклинание, и он становится звездой[32]. В конце повести им неожиданно удается соединить два мира капроновой веревочкой[33], хотя по космическим законам планеты должны разойтись[34].

Мир трилогииПравить

Для поэтики трилогии характерно отождествление обыкновенного и чудесного, представление чудесного обыденным и естественным. Миры, в которых оказывается главный герой, по выражению Ю. Бриля, затеряны в бесконечности[7]. Они находятся и далеко, и близко — космические расстояния не являются проблемой[35]; в другое измерение помогают попасть, на чём настаивает Крапивин, совершенно обычные места, пролом в школьной стене или заросшее поле[7] в дачном посёлке, когда вместо дач неожиданно возникают необычные длинные дома с полукруглыми окнами, террасами и галереями[36][27]. Школа вдруг начинает выглядеть старой, а за грудой матов в физкультурном зале обнаруживаются каморка и длинный коридор, служащий проходом в другое измерение[7][37]. Необычной становится «пыльная лампочка» или верёвочка из капрона, связывающая планеты, а волшебный меч-кладенец влияет на пространство и время: с его помощью можно сразу переместиться на большое расстояние[7][34].

Перемещения героев в пространстве и времени, в ходе которых земля «уходит из-под ног», а пространство «сдвигается и перекашивается», указывают на фантастичность событий[10]. В первой повести содержатся указания, что ребята попали во временное кольцо и нужно разорвать таинственную «цепь времени». Кандидат филологических наук Н. Богатырёва предполагала, что причиной перемещения мог стать сигнал трубы Валерки[13]. Во второй и третьей повестях упоминаются планеты, «переход» и «лабиринт»[28]. Во второй части «переход» объясняется тем, что в ночь полнолуния сильный прилив провоцирует толчок, планета чуть смещается с орбиты во времени и в пространстве и как бы сталкивается с другими мирами. В этот момент герой ощущает раздвоение, в то время как возвращение назад проходит незаметно[37]. В третьей повести причиной связи между мирами называются специфические законы, знание которых позволяет Валерке в особый момент отправить в мир Сергея раковину «по солнечным лучам, когда дует полуденный ветер»[38][36]. Здесь герои используют «лабиринт», соединяющий множество пространств; процесс его создания и его свойства не объясняются, однако указывается, что его строительство забирает часть жизни у строителя, а при повторении отнимает жизнь целиком. Лабиринт останавливает и сжимает время, которое, возможно, исчезает в нём[39][28]. Проходя через лабиринт между высокими стенами, герои видят странные и прекрасные явления: движущиеся в тумане мерцающие «россыпи неярких звёзд и… целые спиральные галактики» и «разноцветные планеты», напоминающие ёлочные шары, которые при сближении оказываются бесплотными[27][40].

Время во второй повести считается обратимым и относительным, представляется подобием «струн, которые звучат то вместе, то вразнобой», рассыпающихся бус или запутанной петли, которая движется разнонаправленно и которую «можно рассечь и пробиться через сотни лет»[41]. Время в двух мирах течёт по-разному: Сергею кажется, что переход через коридор занимает «полжизни»; два часа времени в его мире соответствуют примерно суткам в мире друзей; из солнечного дня на Земле он попадает в ночное время[10][37].

Другой мир напоминает как Землю, так и забытый сказочный мир: описываются бревенчатый дом с массивными воротами, похожий на крепость; зелёный холм и белые башни с флюгерами и т. д.[10] Мир Земли ассоциируется с безопасностью, он выше по уровню развития, а герой оказывается супергероем, демонстрируя земные фехтовальные навыки[28]. Два мира различаются интересами их обитателей: мир Земли подчиняется материальным интересам, люди изобрели «порох, машины, ракеты»; в другом мире учёные проникают в тайны времени и мысли, пытаются понять, «как далёкое сделать близким и дотянуться рукой до звёзд»[10][42]. Город из второй повести схож с феодальными городами Европы (башни, бастионы, крутые крыши), эти черты дополняются романтическими деталями: галереи с арками и висячими мостиками соединяют почти все сооружения[43]. Согласно сравнительному анализу антропонимикона, выполненному А. Кудрявцевой, ввиду того, что параллельный мир сильно отличается от нашего мира, для него придумываются новые имена, которые могут маскироваться — одно называется в честь другого. К примеру, Сергей называет друга Валеркой, потому что тот похож на другого Валерку. Герой может иметь несколько имён: Валерка называет младшего брата Васильком, а Сергей во внутренней речи зовёт его Братиком. Другой мир обозначают имена, образованные звуковым или графическим способом (Иту Лариу Дэн, Га Ихигнор Тас-ута) или с помощью апеллятивов (Звёздный Мастер)[44].

Внешне тонкая и слабенькая верёвочка выполняет ключевую функцию в третьей повести, соединяя планеты. В тексте несколько раз подчёркивается, что капроновый моток необыкновенно прочен: его невозможно разрезать ножом или развязать на нём узел, поскольку верёвочка сравнима по твёрдости со стальным тросом или струной, с её помощью можно удерживать человека над пропастью. Двадцатиметровая верёвочка привязывается с одной стороны к ржавому якорю, который накрепко врастает в планету, а с другой стороны — к железному шиповнику, корни которого достигают центра Земли[45][46].

Железный ЗмейПравить

Образ «громыхающего» Железного Змея занимает центральное место в сюжете первой повести. Змей описывается как груда металлолома, его туловище напоминает «ржавую цистерну с наростами из помятых рыцарских панцирей и кирас», с треснувшими фарами на месте глаз. Крыльями служат автомобильные дверки и кровельные листы, а хвост состоит из «металлических бочек, дырявых вёдер и бидонов»[10][47][48]. Змей способен бесшумно подниматься в воздух и резко пикировать[47][48], хотя в целом представляет собой «железную рухлядь»[28]. Образ пародирует «привычных» злодеев[10], имеет сходство со Змеем Горынычем[48][15] и косвенно отсылает к европейским средневековым драконам[48]. Пародийно-иронический пафос битвы со Змеем (заменяющий героический пафос былинно-фольклорных сцен), по мнению В. Борева, является безадресной иронией, которая никак не помогает раскрытию идеи о верности дружбы[15]. По мнению Богатырёвой, Змей не пугает Сергея, а вызывает у него любопытство, поскольку для героя, по мысли писателя, важнее преодолеть собственные страхи и сомнения[48]. По мнению Минераловой и Харитоновой, в образе чудовища сочетаются научная фантастика и стимпанк[10].

КанцлерПравить

Канцлер воплощает зло, он ответственен за преднамеренные убийства детей[4]. Критик и публицист Е. Савин связывал образ с необратимостью времени, Канцлер сообщает герою правду о том, что он старше двенадцати лет, на которую герой отвечает не имеющим силы заклинанием: «Мне всегда было и будет двенадцать»[28]. Н. Богатырёва считала, что Канцлер, с одной стороны, обладает чертами сказочного Кощея, на что указывают его рост, костлявость, узкое лицо, чёрная одежда и т. д. С другой стороны, образ имеет социальные коннотации: Канцлер выставляет себя защитником народа, однако на самом деле жесток и равнодушен, стремится к абсолютной власти[49]. Исследователь интерпретировала предсказанную в волшебных книгах историю города как отсылку к истории СССР: Эра Багровых Облаков означает гражданскую войну, Время Синей Воды — сталинскую диктатуру; Канцлер этой эпохи будет «мудро» править, осуществляя террор в отношении народа, но изображая скорбь и горе. Время Второго Рассвета Богатырёва трактовала как будущий коммунизм, который принесёт народу другой диктатор, «Га Ихигнор Тас-ута». Исследователь заключала, что образ Канцлера не сводится к советской истории и остаётся достаточно абстрактным и типичным; исходя из названия должности, его можно трактовать и как отсылку к Средневековью[49].

Волшебный краб и крылатые нежитиПравить

С фольклорной, народно-поэтической традицией связан образ доброго и разумного краба, выполняющего функции волшебного помощника: морской обитатель понимает человеческий язык, владеет человеческой мимикой и жестами, хотя не говорит. Подобно помощникам из сказок, краб выделяется своими размерами по сравнению со своими соплеменниками[50]. Как полагала Н. Богатырёва, крылатые нежити, с которыми столкнулись герои, описаны в стиле полотен И. Босха, Гойи или Питера Брейгеля Старшего. Чудовища представляли собой большие «мягкие мешки из мокрой кожи» с «отвратительными» человеческими лицами и «осмысленной ненавистью в тусклых жёлтых глазах». По мнению Богатырёвой, зловещие образы летающих тварей описаны гротескно и в то же время достоверно, они выглядят как воплощение в жизнь ночного кошмара[51].

КритикаПравить

РецензииПравить

В. Борев писал в рецензии (журнал «Детская литература») о теме «Далёких горнистов»: человек подчинён времени, однако в реальность детства можно вернуться через память, фантазии и сны; эту идею сам автор выразил в конце[14]. Вопрос о необратимости времени и невозвратности детства критик считал важным, но полагал, что решать его следует более реалистично, не через сны, а сохраняя во взрослой жизни такие качества, как чистота, честность и прямота, преданность друзьям[15]. По мнению Борева, придуманный писателем мир выглядит ярко, в нём присутствуют заметные и ощутимые детали, будь то сухая травинка, торчащая из шва на сандалии, или лунный свет на полу. Критик отметил, что события чрезмерно усложнены, а в созданной автором странной фантазии временами отсутствуют художественная логика и смысловое содержание. Тон повести местами неоправданно сентиментальный (например, имя «Братик»), что сам автор пытается неубедительно обосновать[15].

Рецензенты С. Цымбаленко и Ю. Шмаков посчитали «В ночь большого прилива» актуальной, в контексте событий в Чили, и отмечали посыл Крапивина о том, что будущее — это дети, которые поэтому всегда правы[17][18]. Была отмечена перекличка с романом «Мальчик со шпагой», образ Сергея напоминает Сергея Каховского[4][17][18]. Рецензент С. Цымбаленко считал, что обращение Крапивина к сказке после «Мальчика со шпагой» не случайно: речь идёт о сказке, которая отражает законы жизни. Критик связывал события повести с современностью, убийства детей в «Ночи» с подобными расправами в Чили или ЮАР[18]. По мнению рецензента, мальчишки первыми осознают несправедливость постоянных раздоров и становятся «маленькими солдатами… которые дерутся против войны». Эта роль отводится мальчишкам целенаправленно, поскольку Крапивин связывает будущее именно с детьми. По мнению Цымбаленко, автор противопоставляет мировоззрение активного действия идее невмешательства. Цымбаленко заключал, что повесть продолжает авторскую тему «становления характера гражданина», воспитывает гражданское мужество и боевое товарищество[18]. Шмаков считал повесть «удивительно ёмкой», «умной и своевременно звучащей». Рецензент отметил сочетание романтического антуража, «светлой печали» по детству и деятельного утверждения Добра[17]. Критик, рассматривая повесть в контексте спорной проблемы вмешательства («Трудно быть богом» и «Обитаемый остров» братьев Стругацких), заключал, что Крапивин подходит к проблеме с иной стороны: в отличие от героев Стругацких, которые вмешивались в ход истории в ситуации неопределённости будущего, мальчишки Крапивина изменяют предначертанное будущее, что, с точки зрения писателя, допустимо[17].

Писатель и публицист Ю. Бриль сопоставил «В ночь большого прилива» с «Четвёртым ледниковым периодом» Кобо Абэ, отметив сходство в проблеме конфронтации настоящего и грядущего, «пожирания» настоящего будущим. Согласно критику, если подход Абэ связывается с безнадёжным пессимизмом, то герои Крапивина вознаграждаются за дерзновенность[52]. Литературный критик В. Ревич высоко оценил вторую повесть и сравнил её с романом О. Ларионовой «Леопард с вершины Килиманджаро», посчитав, что Крапивин в той или иной степени полемизирует с идейно-нравственным посылом романа. В обоих произведениях описано нежизнеспособное общество, где нет свободы воли; люди досконально знают своё будущее, включая дату собственной смерти. Если герои Ларионовой не видят в этом никакой проблемы и даже гордятся этим знанием (что критик считал странным), то мальчишки Крапивина догадываются, что нужно бороться с властью, и понимают, как надо поступить, чтобы уничтожить книгу предсказаний[53]. Ю. Бриль посчитал, что в «Вечном жемчуге» совмещение реальности с фантастикой и сказкой было выполнено своеобразно, в ней оптимизм сочетался с «реальностью борьбы и жертв»[54].

Жанровые особенностиПравить

Трилогию считали несколько осовремененной версией волшебной сказки[7][28], относили к жанру фэнтези[55], первая повесть рассматривалась Ю. Шмаковым как близкая к «чистой» фантастике («фэнтэзи»), вторую критик считал редким для детской литературы образцом социальной фантастики[17]. Е. Брандис характеризовал трилогию как «романтическую»[56], Е. Великанова — как «фантастическую»[5]. Литературоведы И. Минералова и А. Харитонова считали, что трилогия близка к сказке, но всё же относится к фантастическому жанру[2]. Главный редактор «Уральского следопыта» С. Мешавкин писал, что в трилогии сочетаются фантастика, реальность и сказка[57][46].

Н. Богатырёва, рассматривая трилогию в одном ряду с такими произведениями автора, как «Дети синего фламинго», «Голубятня на жёлтой поляне» и «Оранжевый портрет с крапинками», считала проблематичным их точное отнесение к какому-либо жанру и склонялась к жанру литературной сказки с элементами фантастики (в большей степени, чем сказочной фантастики — научной фантастики с элементами сказки)[58]. Е. Савин полагал, что на протяжении трилогии происходит сдвиг от сказки, от сказочных правил к фантастике; во второй и третьей частях появляются фантастические элементы, в этих повестях присутствует бо́льшая жестокость, чем принято в сказке (Сергей уязвим, его можно ранить или убить), хотя персонализация моделей поведения, включая и сосредоточение зла в одном персонаже (Канцлер), скорее характерна для сказки. Волшебная верёвочка сочетает в себе сказку и фантастику[28]. Согласно Ю. Аникиной, развитие конфликта в трилогии частично подчиняется логике сказки: в первой части конфликт связывается с мотивом змееборчества, во второй повести герои уже пытаются рационально преодолеть силу привычки — навязанные представления о ходе истории[59].

«Далёкие горнисты» рассматривались как повесть[7][60] или рассказ[10][17].

Общие оценкиПравить

Критики называли главной темой трилогии глобальный конфликт добра и зла[54][55], а также веру в мечту и в чудо и утверждение того, что за счастье и мечту надо бороться[55][24]. Трилогию объединяют вечные темы мужества, честности, смелости, самопожертвования[10][54]; значимые, по оценке В. Ревича, как для детей, так и для взрослых идеи добра, преданности и дружбы[53], которой не могут помешать никакие препятствия, даже законы мироздания[7][45][55]. Как полагал биограф писателя А. Щупов, верёвочка, связывающая расходящиеся планеты, выражает суть авторского мироустройства: истину можно найти поблизости, а не на дальних дорогах, если «пошире распахнуть глаза и прислушаться к шёпоту сердца»[35]. Трилогия затрагивает тему борьбы с предопределением[10]; одним из главных символов трилогии Ю. Аникина называла разбитый медальон Братика, содержавший неисполненное предсказание о его смерти[24].

Сказочные и фантастические детали или образы, по мнению Ю. Бриля, являются теми или иными нравственными символами; автор не прибегает к морализации, а использует форму увлекательных приключений. В отличие от А. Алексина, Крапивин не ставил вопрос об отличиях добра от зла, зло в трилогии чётко оформлено[54]. По мнению Бриля, в изображении автора полностью ненаучные «чудеса» выглядят убедительными, Крапивин показывают, что каждый может стать ребёнком, если помнит детство[7]. В. Бугров усматривал в повестях трилогии «пронзительный» лиризм и отмечал мотивы грусти в первой части, тревоги — во второй и счастья — в третьей, хотя в ней герои прощаются со сказкой[4]. По оценке Ревича[9], в трилогии

есть всё, что требуется в подобных случаях, — и старые гриновские корабли в заброшенных гаванях, и волшебный кристалл, предсказывающий будущее, и разумные крабы… Да, в строгой «научной» фантастике едва ли допустимо связывать две планеты верёвочкой, пока ребята ни побудут вместе, но так ли это важно?

Критик и публицист Е. Савин полагал, что трилогия рассказывает о противостоянии Времени, о попытке обмануть его, нарушить необратимый ход, чтобы остаться ребёнком; герой трилогии переживает драматический период расставания с детством. По мнению Савина, переход из взрослого состояния в детство, процесс превращения в ребёнка постепенно усложняется: если в первой повести это лёгкий сон, то в третьей повести он забирает часть жизни. Сергей готов погибнуть в поединке с Канцлером, чтобы навсегда остаться двенадцатилетним. В последней повести герой уже женат, и теперь, чтобы обмануть время, нужно отнять часть жизни у друга, что, по мнению Савина, является эгоизмом и, возможно, чрезмерной платой за состояние детства. Автор снимает с героя ответственность, придумав верёвочку, которая замедляет ход времени[28]. По характеристике И. Минераловой и А. Харитоновой, взрослый герой претерпевает процесс своеобразного «обратного взросления» и соединяет в себе и взрослое, и детское сознание[10].

Ю. Аникина усматривала в трилогии отражение столкновения рационального и эмоционального — конфликт начинается внутри главного героя и затем проявляется вовне; внешний и внутренний конфликты переплетаются. Если в первой части Сергей считает изменения в возрасте и внешности частью сна, то позднее он уже осознанно отождествляет себя с двенадцатилетним. Причиной конфликта и последующего возвращения в детство, по мнению Аникиной, является осознание разрыва между нравственными идеалами и реальностью[61]. Ю. Аникина полагала, что Сергей, становясь ребёнком, не отвергает рациональное мышление, а будучи взрослым, сохраняет в себе детские переживания. С последними связаны способы решения конфликта (например, убийство Канцлера) — герой эмоционально реагирует на несправедливость, защищая добро. К детским качествам, от которых Сергей не отказывается, относятся открытость миру, верность идеалам, искренность, неприятие прагматизма. Аникина заключала, что можно говорить о балансе рационального и эмоционального в рамках разрешения конфликта[62].

Как полагала кандидат филологических наук А. Синицкая, эмоциональные образы повести «В ночь большого прилива» связаны с советской песенной лирикой, фабула и лейтмотивы произведения представляют собой вариацию на тему известной в 1970-е годы песни «Брестский трубач» (композитор В. Рубин, автор текста Б. Дубровин); однако, по мнению Синицкой, переплетение реальности и сновидений, в котором спасители города — разнообразные барабанщики, сигнальщики и горнисты — оказываются однотипными подобиями и отражениями друг друга, отдаляет сюжет от советских идеологем[63]. Минералова и Харитонова тоже отмечали центральный мотив сна, связанный с переходом между реальностями: герой воспринимает события как сон, не удивляется и не испытывает страх[10]. Литературный критик В. Владимирский характеризовал произведения трилогии как визионерские или сновидческие, эмоционально яркие (что порождает «эффект остранения») и слабо достоверные. В мирах трилогии стирается различие между воображением и материальным миром, а злодеи и чудовища изображаются скорее нелепыми, чем страшными. Хождение по снам, по мнению критика, связывается исключительно с желанием вернуться в детство: автор отказывается «от опыта в обмен на невинность, от сухого знания ради непосредственного переживания»[64].

В творчестве писателяПравить

Трилогия повлияла на дальнейшее развитие фантастико-философского творчества Крапивина. Дружба становится основополагающей для мироздания автора, появляется пара «подросток — взрослый». Сохранивший детское мировосприятие взрослый впервые фигурирует как один из главных героев. В трилогии возникает тема параллельных миров, их многовариантности и условий взаимодействия[65]. Взрослый герой у Крапивина впервые заявляет, что «мне всегда было и будет двенадцать»[66], эта фраза стала девизом для поклонников крапивинского творчества[67]. Как полагал А. Щупов, трилогия отличалась от предыдущих книг и стала поворотным моментом для многих читателей Крапивина, который создал уникальный мир, не имеющий ничего общего с традиционной научной фантастикой[35].

Е. Савин сопоставил трилогию и «Голубятню на жёлтой поляне», обнаружив ряд сходств, начиная со схемы, по которой разворачивается действие: наличие связи между двумя схожими мирами, перемещение героя из одного мира в другой, чтобы сразиться с врагами. В обоих случаях упоминается героическое или легендарное событие (в «Ночи» это «Стена»), связанное с массовым убийством детей-барабанщиков[28]. По мнению Савина, более значимы различия произведений, прежде всего в характерах главных героев: если Сергей сохраняет в себе ребёнка и выступает в качестве старшего брата, выстраивая с друзьями отношения «на равных», то Яр из «Голубятни» скорее выполняет роль отца для детей (в то время как отцовские чувства Сергея лишь формируются), хотя гораздо менее деятелен в борьбе со злом, чем Сергей. По мнению Савина, в «Ночи», в отличие от «Голубятни», события подчиняются причинно-следственной логике и не требуют сложных интерпретаций[28].

В разных мирах, описанных в цикле о Великом Кристалле, на старинной монетке встречается профиль мальчишки-трубача, который спас город от врагов, что отсылает к образу Валерки[68].

Повесть «В ночь большого прилива» по итогам 1977 года получила памятный приз от журнала «Уральский следопыт»[69][17].

ПримечанияПравить

  1. ↑ Великанова, 2010, с. 146—147.
  2. ↑ 1 2 Минералова, Харитонова, 2018, с. 99.
  3. ↑ Богатырёва, 1998, с. 25.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Бугров, 1980, с. 175.
  5. ↑ 1 2 Великанова, 2010, с. 220.
  6. ↑ Щупов, 2022, с. 161.
  7. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Бриль, 1980, с. 179.
  8. ↑ Аникина, 2014, с. 102—103.
  9. ↑ 1 2 Ревич, 1998.
  10. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Минералова, Харитонова, 2018.
  11. ↑ Борев, 1970, с. 65.
  12. ↑ Крапивин, 1979, с. 115.
  13. ↑ 1 2 3 4 Богатырёва, 1998, с. 138.
  14. ↑ 1 2 Борев, 1970, с. 65—66.
  15. ↑ 1 2 3 4 5 6 Борев, 1970, с. 66.
  16. ↑ Богатырёва, 1998, с. 114, 138.
  17. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Шмаков, 1978, с. 3.
  18. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Цымбаленко, 1977, с. 3.
  19. ↑ Крапивин, 1979, с. 157, 165.
  20. ↑ Крапивин, 1979, с. 164.
  21. ↑ Крапивин, 1979, с. 184.
  22. ↑ 1 2 Крапивин, 1979, с. 163.
  23. ↑ Богатырёва, 1998, с. 58, 103.
  24. ↑ 1 2 3 Аникина, 2014, с. 105.
  25. ↑ Крапивин, 1979, с. 195.
  26. ↑ Кудрявцева, 2003, с. 154.
  27. ↑ 1 2 3 Богатырёва, 1998, с. 140.
  28. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Савин, 1994.
  29. ↑ Крапивин, 1979, с. 239—242.
  30. ↑ Богатырёва, 1998, с. 78.
  31. ↑ Богатырёва, 1998, с. 105.
  32. ↑ Богатырёва, 1998, с. 140—141, 147.
  33. ↑ Бугров, 1980, с. 175—176.
  34. ↑ 1 2 Богатырёва, 1998, с. 114.
  35. ↑ 1 2 3 Щупов, 2022, с. 140.
  36. ↑ 1 2 Крапивин, 1979, с. 216.
  37. ↑ 1 2 3 Богатырёва, 1998, с. 139.
  38. ↑ Богатырёва, 1998, с. 139—140.
  39. ↑ Богатырёва, 1998, с. 140—141.
  40. ↑ Крапивин, 1979, с. 235.
  41. ↑ Богатырёва, 1998, с. 138—139.
  42. ↑ Крапивин, 1979, с. 146.
  43. ↑ Богатырёва, 1998, с. 131.
  44. ↑ Кудрявцева, 2003, с. 149—151, 154—155.
  45. ↑ 1 2 Богатырёва, 1998, с. 114—115.
  46. ↑ 1 2 Мешавкин, 1988, с. 181.
  47. ↑ 1 2 Крапивин, 1979, с. 122.
  48. ↑ 1 2 3 4 5 Богатырёва, 1998, с. 92.
  49. ↑ 1 2 Богатырёва, 1998, с. 103—104.
  50. ↑ Богатырёва, 1998, с. 77—78.
  51. ↑ Богатырёва, 1998, с. 105—106.
  52. ↑ Бриль, 1980, с. 179—180.
  53. ↑ 1 2 Ревич, 1981, с. 183.
  54. ↑ 1 2 3 4 Бриль, 1980, с. 180.
  55. ↑ 1 2 3 4 Гопман, 1983.
  56. ↑ Брандис, 1982.
  57. ↑ Великанова, 2010, с. 102.
  58. ↑ Богатырёва, 1998, с. 41.
  59. ↑ Аникина, 2014, с. 104—105.
  60. ↑ Бугров, 1980, с. 174.
  61. ↑ Аникина, 2014, с. 102—104.
  62. ↑ Аникина, 2014, с. 103, 105—106.
  63. ↑ Синицкая, 2013, с. 193.
  64. ↑ Владимирский, 2018.
  65. ↑ Гришин, 2005, с. 299.
  66. ↑ Аникина, 2014, с. 106.
  67. ↑ Синицкая, 2013, с. 187.
  68. ↑ Богатырёва, 1998, с. 111.
  69. ↑ От редакции, 1977.

ЛитератураПравить

  • Аникина Ю. А. Специфика конфликта в художественном мире В.П. Крапивина / Дисс. канд. фил. наук. Специальность 10.01.01. — русская литература. — Волгоград, 2014. — 166 с.
  • Богатырёва Н. Ю. Литературная сказка В. П. Крапивина (жанровое своеобразие и поэтика) / Дисс. канд. фил. наук. Специальность 10.01.01. — русская литература. — М., 1998. — 209 с.
  • Борев В. Вл. Крапивин. «Далёкие горнисты», ж. «Пионер», № 1, 1970 [Рецензия] // Детская литература. — 1970. — № 9. — С. 65—66.
  • Брандис Е. П. Ради жизни на Земле: фантастика и реальный мир // Правда. — 1982. — № 335 (23496). 1 декабря.
  • Бриль Ю. Вперёд и обратно. [Рецензия] // Урал. — 1980. — № 11. — С. 178—181.
  • Бугров В. И. Всё то же: люди среди людей. [Рецензия] // Урал. — 1980. — № 3. — С. 172—176.
  • Великанова Е. А. Цикл «В глубине Великого Кристалла» В. П. Крапивина: проблематика и поэтика / Дисс. канд. фил. наук. Специальность 10.01.01. — русская литература. — Петрозаводск, 2010. — 290 с.
  • Владимирский В. А. Владислав Крапивин: 5 фантастических романов  (рус.). Год литературы (15 октября 2018). — Статья о фантастических произведениях Крапивина. Дата обращения: 25 марта 2023.
  • Гопман В. Л. Впереди по курсу — будущее // Детская литература. — 1983. — № 11.
  • Гришин К. К. Крапивин, Владислав Петрович // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: биобибл. словарь: в 3 т. / под ред. Н. Н. Скатова. — М.: Олма-Пресс ИНВЕСТ, 2005. — Т. 2. — С. 297—300. — ISBN 5-94848-211-1, 5-94848-245-6, 5-94848-262-6, 5-94848-307-X.
  • Крапивин В. П. В ночь большого прилива. Повести. — Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1979. — 288 с.
  • Кудрявцева А. В. Эволюция интенций номинатора в творчестве писателя (на примере ономастики фантастических произведений В. П. Крапивина) // Ономастика и диалектная лексика: сборник научных трудов / ред. М. Э. Рут. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2003. — Вып. 4. — С. 148—156.
  • Мешавкин С. Ф. Мальчишки Вселенной (Штрихи к портрету Владислава Крапивина) // Урал. — 1988. — № 10. — С. 177—185.
  • Минералова И. Г., Харитонова А. А. Волшебное и чудесное в творчестве В. П. Крапивина // Книга в культуре детства: монография / науч. ред. И. Г. Минералова, Н. Д. Жукова. — М., Симферополь: Литера, 2018. — Т. 2. — С. 99—137. — ISBN 978-5-9906573-2-8.
  • Ревич В. А. Мой друг — фантастика. По страницам журнала «Уральский следопыт» // Урал. — 1981. — № 10. — С. 176—185.
  • Ревич В. А. Перекрёсток утопий: Судьбы фантастики на фоне судеб страны. — М.: Институт востоковедения РАН, 1998. — 352 с. — ISBN 5-89282-092-0.
  • Савин Е. За порогом голубятни // Та сторона. — 1994. — № 8.
  • Синицкая А. В. Бригантина, гипсовый трубач и скелет в шкафу: классика жанра «с двойным дном» (сюжеты Владислава Крапивина) // Конвенциональное и неконвенциональное. Интерпретация культурных кодов / Сост. и общ. ред. В. Ю. Михайлина и Е. С. Решетниковой. — Саратов; СПб.: ЛИСКА, 2013. — С. 186—197. — ISBN 978-5-89091-466-8.
  • Шмаков Ю. Д. Мальчик со шпагой // Молодой дальневосточник. — Хабаровск, 1978. — № 60 (10068). 26 марта. — С. 3.
  • Щупов А. О. Владислав Крапивин. — 2-е изд., перераб. и доп. — Екатеринбург: Сократ, 2022. — 560 с. — (Жизнь замечательных уральцев: вып. 9). — ISBN 978-5-6049016-2-5.
  • Цымбаленко С. Б. Зачем нужна сказка? Заметки о новой повести Владислава Крапивина // На смену. — Свердловск, 1977. — № 60 (10068). 23 декабря. — С. 3.
  • От редакции. «Уральский следопыт» в 1977 году // Уральский следопыт. — 1977. — № 12.
Источник — https://ru.wikipedia.org/w/index.php?title=В_ночь_большого_прилива&oldid=129803674